Тайна трех

Он обхватил горячей рукой окоченевшие еще на катке пальцы, словно держал какую-нибудь пятиграммовую пеночку с трепещущим под перьями сердцем. Как бешеная птица, под ребрами трепыхалось от его прикосновений мое сердце.

– Ледяные.

Костя растирал мои пальцы, чуть сдавливая. Приятно и щекотно. Пару раз хотела выдернуть ногу, когда он касался ступни. Его рука поднялась выше, останавливаясь возле криво заклеенных пластырей. Один пропитался бордовым. Вторая коленка была просто шершавой и красной.

– Мы ненормальные? – спросила я. – Ненормально влюбляться в ненормальность?

– Ненормально быть без ненормальности.

У меня краснели не только пальцы, но и щеки.

– Такой я увидел тебя. Настоящую. С того момента я больше не мог не думать о тебе.

– Момента? С какого?

Костя протянул телефон с включенной видеозаписью. В кадре я. В поезде. Я сидела у окна и перебирала пальцами по мелькающим за окном проводам, как по струнам.

– Алла сказала, ты играл на скрипке эту песню каждый день.

– Она связана с тобой.

– Надеюсь, не Алла?

– Нет, песня… Научи меня видеть свет, – прочитал он первую строку, – в темноте. Научи меня видеть сны о весне… в начале апреля.

– О весне?

– В апреле журавли возвращаются в заповедник Фрингиллы. Где бы они ни были, в один день и час встречаются там, на Куршской косе. Ты журавль. Мой шестипалый журавль.

– А ты мой… небоокий.

Его прикосновения замерли на коленях. Выше проходила граница одеяла, которую он не решался пересечь. Я опустилась на лопатки, и Костя лег рядом.

Мы повернулись на бок, лицами друг к другу. Приподняв одеяло, я накрыла нас обоих и прижалась к нему. Губы Кости легонько коснулись моего виска. Выдыхаемый мной воздух нагрелся, и я почувствовала запах его кожи. Раньше я не чувствовала ничей запах. Ни одного человека, чтобы не духи, не парфюм, не мыло или гель, а настоящий аромат плоти.

Чувствовать, что Костя рядом… как описать, что это было?

От его прикосновений во мне сжимались миллионы микроскопических пружинок: на кончиках пальцев, в волосах, на левом локте и правом ухе, возле ресниц, под переносицей, над пупком – всюду. Щекотки́ и щекотки давали всходы буйными ростками в ожившей саванне с приходом дождей. Рядом с Костей все становилось волнительным. Каждое микродвижение отдавалось во мне. Что-то осознанное, что-то непостижимое. Если бы живые клетки моего тела умели кричать, они бы пели «Аллилуйя».

Он был мной, я была им. Мы были серыми журавлями, которых Костя окольцевал во Фрингилле: небооким самцом и шестипалой самкой.

Губы Кости опустились вниз по щеке, к скулам и приблизились к моим. Его осторожные движения спрашивали, прежде чем сделать что-то, он пытался безмолвно узнать – согласна ли я.

Когда мы со Светкой болтали о первом сексе, который у нее к тому времени случился, она предупреждала: «Многого не жди! Обслюнявит! Пихнет, попав с третьей попытки, и от перевозбуждения все кончится за три минуты, а потом он завалится на тебя в носках, кряхтя и выдыхая перегар».

Костя поднялся с кровати и подошел к окну. Он закрыл шторы и какое-то время не оборачивался, просто стоял там, держась за края занавески. Я поднялась и подошла, обняв его со спины.

– Что-то не так?

Он сильнее сжал мои руки, которые опоясали его вокруг торса.

– Не верю, что все по-настоящему.

Развернувшись, он поднял меня рывком к себе. Обняв его ногами вокруг торса, я держалась за плечи, целуя в нежные губы. Только в уголке чувствовалась небольшая шершавость, как у меня, когда мы обветрили губы на озере в Оймяконе, целуясь на морозе.

– В мини-баре… Там на теплой полке есть, – подсказала я, успев заглянуть туда днем.

Костя дернул ручку, впуская в сумрак номера оранжевый свет.

Он начал перечислять:

– Есть сок, вода и газировки всех цветов. Что будешь?

Я засмеялась, а он захлопнул дверцу.

– Понял. Значит, орешки, – подошел ко мне, сжимая в кулаке упаковку серебристого квадратика.

Он выглядел еще более взволнованным, чем я.

– Не бойся, – произнесла я первой, – все хорошо. Я хочу, чтобы это был ты.

– Не хочу сделать тебе больно.

– Это как с тату. Та боль, которую хочется испытать. Я хочу тебя.

– Я буду очень медленно.

Раньше я никогда не обнимала полуобнаженных парней, только подушку, представляя, что это Он – мой парень. Костя оказался жестче подушки и горячее. Его руки опустили бретели моего спортивного топа. Прижаться к нему обнаженной грудью оказалась волнительно приятно. Я не отличалась огромными размерами и до второго еле дотягивала, но груди своей не стеснялась. Она прекрасна любая. Это всем известно. И даже если ее нет, любимые глаза не пялятся. Похотливые – да. Но не влюбленные.

Разобраться с ремнем и джинсами Кости я позволила ему самому. Носки он тоже снял (привет, Светка!).

Он аккуратно прикоснулся к левому бедру, отводя его в сторону, а потом к правому, чтобы я не лежала солдатиком. Опустившись на меня, он смотрел прямо в глаза, чуть прикасаясь губами к скулам и бровями. Кажется, он боялся начать даже больше, чем я.