Тайна трех

– Что тебе сон приснился. Про птицу. Высокая серая птица подошла к тебе и сказала.

– Что?..

– «Отдай улитку». Такую фразу ты произнесла, распахнув ладошку.

– И что в ней было? Труп улитки, который я сжимала в кулаке полгода?

– Помада. Тюбик помады, с которой вы играли в тот день с девочками.

– Помада… Алла клянчила ее у мамы… а потом нарисовала прицел внутри классиков. И что дальше? Когда я отдала помаду, что произошло?

– Ничего. Тебе было десять. Смерть девочек признали несчастным случаем. Дело закрыли, а мы переехали в Нижний, потому что девочек похоронили здесь. На кладбище, где ваш дедушка. Так Марина захотела. Возле могил, когда закапывали и когда готовились, она повторяла: «два венка» или «два креста, нам нужно два креста», «две лампадки, два гроба, два платья…». Каждый раз «два» и «два»… и больше она не могла.

– Почему? – задала я вопрос, но отец понял неправильно.

– Потому что твоя мама…

– Нет, пап. Почему я не сорвалась с того обрыва?

До рассвета мы с отцом просидели в креслах напротив аквариума. Он рассказывал мне про сестер. Как Мира любила ананасы, а Ира обожала копаться с конструкторами и как-то раз разобрала домашний телефон. Но и собрала его тоже сама. Он говорил, а я видела непрожитые жизни молодых девушек – моих копий, то, как Мира вдыхает ананасовый вейп Максима, а Ира чинит подобранный на мусорке самокат.

Может, поэтому меня так кидало от Максима к Косте? Что, если это сестры внутри меня продолжают жить нашей близнецовой жизнью и делать выбор вместе со мной? Мне бы хотелось так думать и верить в это.

Значит, они не ушли навсегда. Значит, мы все еще вместе.

Выпив по чашке двойного эспрессо, мы с отцом пошли утром в гараж, где он сохранил крохи воспоминаний о сестрах – их свидетельства о рождении и смерти, несколько фотографий и ту самую помаду, что я сжимала в кулаке полгода, обозвав «улиткой».

В пять утра у подъезда никого из соседей не было. Пока отец пил кофе, он вызвал ремонтную бригаду с циркулярной пилой и мусорным контейнером, чтобы убрали раскисший за ночь портрет. Его еще и снегом запорошило, чему я была рада.

Отец накинул на меня шарф и шапку, о которых я вовсе не думала, торопясь увидеть фотографии сестер и тюбик с помадой, и мы спустились по лестнице.

Около пешеходки стояла припаркованная машина. Двигатель включен, на опущенном окне согнут локоть водителя, что уставился на нас, похоже не ожидая встретить, так же как мы их – очередных репортеров.

Сняв очки, водитель посмотрел на меня и дважды нервно дернул шеей и плечом. За машиной к нам спиной на корточках сидел мужчина постарше. Он аккуратно расчищал полотно, убирая снег рукавом пальто.

– Пап, там кто-то стоит.

– Газетчики.

Мы прошли второй подъезд, когда я наконец-то обернулась и крикнула им:

– Проваливайте! – Слепив снежок из палок и грязи, не слишком-то выбирая снег почище, запустила им в лобовое стекло.

Заработали дворники. Водитель вышел из салона и, сунув руки в карманы, отвернулся, встав возле своего коллеги.

– Еще раз швырнуть? – не унималась я, продолжая пятиться спиной рядом с отцом, по ходу слепив второй снежок. – Это моя картина! Валите!

– Кира, не провоцируй. Попадешь на видео, им только это и нужно.

Прицелившись, я метнула второй снаряд, не особо надеясь, что доброшу, но снежок занял точную траекторию, где целью назначения была голова водителя, который стоял к нам спиной. В последний момент он обернулся и отбил снежок ударом ребра ладони. После чего его коллега поднялся на ноги и оба они вернулись в салон машины.

Я надеялась, они сдадут задним ходом, но колеса зашуршали совсем близко от нас.

– Стой и молчи, – обернулся отец.

Он пытался закрыть меня, но я смело вышла вперед, скрестив руки. Лицо водителя оказалось от меня всего в паре метров. Лет двадцать пять, небритый и худой. У него снова пару раз дернулись плечо и шея, а зубы будто бы судорога свела.

– Мягко говоря, твой бросок, – цедил он сквозь зубы, – неидеальный.

Приподняв постоянно спадающую на лоб широкую шапку, я ответила:

– Потому что кидала с закрытыми глазами. Убирайтесь. Нет тут для вас никакой сенсации! Можете меня процитировать: пошли вы оба на х…

– Кира! – отодвинул меня отец. – У нее шок. Она еще ребенок. Вы ничего не знаете, просто оставьте нас, пожалуйста, в покое.

– Я не ребенок!

– Уезжайте. Картину сегодня уберут.

– Едем, – отдал распоряжение второй, лица которого я рассмотреть не смогла. Его перегораживал дерганый. – Ваша дочь права в одном – она не ребенок. И должна узнать все, – звучал голос старшего с пассажирского сиденья, – или добавить новые факты.

Холодные глаза молодого дерганого задержались на мне, но взгляд этот был совсем не дружелюбным, словно лицезрение меня причиняло ему физическую боль, перебарывая которую он продолжал всматриваться, пока не зажмурился, изрекая непонятную фразу:

– Только этого мне не хватало…