Тайна трех

Только что в него врезались два белоснежных голубя с рубиновыми глазками. Они сидели на заснеженных перекладинах пожарной лестницы, расправляя крылья.

– Голуби с красными глазами… как в моем сне…

Четыре алых глаза поблескивали сквозь непогоду, следили за каждым моим шагом. Я поднимусь на ступень выше, и обе птицы прыгнут вверх по ступеням пожарной лестницы. Я отвернулась, но в ту же секунду один из голубей врезался грудью в стекло. Совсем близко от моей головы.

Я дернулась, хватаясь за раму, распахивая плохо прикрытую створку. Меня окотило морозным дыханием ноября, растрепав волосы. Белые голуби пропали. На стене, прямо передо мной четырьмя красными кнопками теперь мигала пожарная сигнализация.

«Привет, Алла!» – усмехнулась я, застегивая кожаную куртку на молнию.

Дернув рычаг пожарной тревоги, я толкнула створку окна и вылезла на пожарную лестницу. Ледяной металл сразу же обжег ладони. Порывы ветра вздыбили дымчатую ткань платья выше головы. Хорошо, что на мне были военные ботинки и хоть какая-то кожаная куртка.

Через мелькающие слева стекла я видела, как на гостей хлынула вода, как толпа ринулась разом в арочный проход, спасаясь. Меня тут тоже изрядно поливало обледеневшим снегом. Хорошо, что Алла не закатила свою вечеринку в небоскребах Москва-Сити. Пару десятков этажей как-нибудь осилю.

Я спрыгнула в подворотню, расплескивая ноябрьскую слякоть по сторонам с такой мощью, что брызги срикошетили от стены, угодив мне в спину и за шиворот. От ощущения холода и мокроты в районе лопаток и пупка я дернулась, шагая под яркий свет ослепляющего ксенона. Водитель оглушил гудком. Закрывшись руками от света, я пнула по бамперу военным ботинком.

– Не надо отыгрываться на моей машине, если ненавидишь меня.

Это был красный внедорожник Макса.

Я распахнула дверцу, залезая на переднее сиденье, пристегнула гоночные ремни и вытянула красные ладони в сторону печки. Макс крутанул воздух на максимум.

– А через дверь не логичней выйти?

– Это твоя семья так на меня действует. И запомни, – ткнула я его рукой в плечо, – если подставишь меня, если все это часть твоего плана… я… я… не знаю! Я продам почку, но найду тебя и оторву голову! Ясно?!

– Не разбивай мне сердце, Кирыч! Оно у меня всего одно.

– Зато у тебя больше двухсот костей. Я могу разбить битой сначала их.

– Ты не сможешь. Ты не она.

Он дернул машину в сторону, объезжая по встречке два красных светофора подряд, но, когда заметил около остановки пешеходку с выкатившимся на нее парнишкой на самокате доставки, сбил правым боком мусорку.

– Черт!

– Если бы в Калининграде те гранаты вез ты, то больше бы не смог красоваться в спортзале без майки.

– Я не знал про гранаты. Алла сказал, что они бутафория. Ей нужно было сделать из Кости потерпевшего. Приставить Машу – милую и заботливую, типа мою сестрицу, которая помогла ему. А наш отец отмазал его от тюрьмы и дал финансирование проектов.

– Хорошо, что Костя забыл и аварию, – произнесла я, отворачиваясь.

– Он везучий, Кирыч. Зря ты грустишь.

– В смысле везучий?

– У него есть шанс влюбиться в тебя дважды.

Я почувствовала, как мое державшееся на соплях расколоченное сердце пыхнуло:

– Не становись хорошим, Макс. Не твое амплуа.

Но нотку веры он во мне зародил. Что, если Костя еще может вспомнить меня?

– И не собирался, Кирыч. Не пиши в мемуарах об этой тупой сентиментальности. Пусть я останусь для всех нарциссичным придурком с замашками латентного клофелинщика.

Я снова нехотя улыбнулась.

Он приближался к автоматическим воротам, но те оставались заперты, а скорость Максим не сбрасывал.

– Макс! Они не откроются!

Резко затормозив, он качнул бампером литой чугун решетки и засигналил, заморгал всем ксеноном на крыше и на капоте.

– Алла предупредила охрану… Держись! – схватился он рукой за подголовник моего сиденья, сдавая назад.

Я увидела, как он свернул боковые зеркала и остановился напротив калитки для пешеходов. Сигналя со всей дури, Максим вдавил газ и отпустил педаль тормоза и ручник. Джип сорвался с места, тараня калитку и вертушку для электронных пропусков. Охранники отпрыгнули в стороны, когда машина, срываясь по ступеням, опрокинула фонтан, теряя оба сложенных боковых зеркала.

– Сними куртку! Закрой ею голову и глаза! – велел он.

– Зачем?

– Не уверен, выдержит ли лобовое, – ткнул он в трещины по центру.

– Выдержит что?! – снимала я кожанку, путаясь в рукавах.

– Новый таран по резиденции. Ковровая дорожка там точно не лежит.

Он сказал «ковровая», а мне послышалось «кровавая». Вот что значит деформация личности. Я слышала то, что хотела, или то, чего боялась?

Макс не пошутил и не приуменьшил. Но для тарана он выбрал не центральные ворота, а гостевые. Отсюда ближе к оранжерее. Если мы уничтожим парник Аллы, то уничтожим и саму Аллу тоже. Ее яды, ее сокровища, составные части ее уравнений – она потеряет единственное, что умеет любить.

А еще мне очень хотелось что-нибудь у нее отобрать. Что-то для нее ценное, из-за чего она расстроится хотя бы чуть-чуть. Если она и любила кого-то по-настоящему, то только свои растения.