Тайна трех неизвестных

Раздвигая кроны знаменитых яблонь бабки Мокрины (здоровые, как арбузы, яблоки, падая прямо в машину, застучали о дно), мы заплыли во двор и, развернулись так, что носом уперлись в стену старой хаты, а задом пришвартовались недостроенному дому.

— Коровенку, коровенку сначала! Коровенку, люди добрые! — Закричала бабка Мокрина.

Водитель направил прожектора на кирпичный дом, и все мы двинулись туда — и Пайчадзе, и солдаты, и я с ними. От чердака до машины было метра полтора, не более, но корова — не кошка, прыгать не умеет, и за шиворот ее не возьмешь, чтобы спустить вниз.

— Как вы ее туда затащили? — Спросил Пайчадзе бабкиных дочек.

— Да по сходням же, по сходням[2] — пробасила одна.

— Где-то их смыло, — пробасила друга.

— Придется на веревках, товарищ старший лейтенант, — сказал один из солдат, и только теперь я с удивлением узнал знакомого мне Митю Иванова. Тю! Вот ведь! Сколько ехал вместе и не замечал, что это он. Темно, и молчали всю дорогу, не до разговоров было. А вот же и друг его, здоровяк Пидгайко. Вот ведь! Как нарочно!

— Да, придется на веревках, да — согласился Пайчадзе — Айда!

Один за другим солдаты начали карабкаться на чердак Я сунулся было за ними, но Пайчадзе вдруг взял меня за руку.

— Сиди, сиди! Мы уже как-нибудь сами, да! Мешать только будешь…

Кровь бросилась мне в лицо. Мальчишкой меня считает, оберегает, чтобы чего не случилось. И Павлуша, наверное, слышал. Вон лодка его вдоль стены дома — подплыл и смотрит: никогда же не видел амфибий так близко и в действии.

Замычала тревожно корова — солдаты уже обвязывали ее веревками.

— Осторожненько! Осторожненько! — засуетилась на крыше бабка Мокрина.

— Да не гавкайте, мама! — Раздраженно крикнула одна из дочерей.

— Без вас обойдется! Сидите себе тихонечко! — Добавила другая. — Покоя от вас нет!

— Вот видите, люди добрые, какие у меня дети! — Запричитала бабка Мокрина. — Родную мать в грош не ставят!

И вдруг голос ее набрал силу и металл:

— Вот господь бог наслал кару на землю за то, что ко мне дети плохо относятся!.. Потоп! Потоп! Разверзлись хляби небесные. Потоп! Вот есть, есть!

«Это бабка Мокрина явно переборщила, — подумал я. — Если бы бог даже и существовал на свете, не стал бы он ради одной бабки и ее семейных отношений тратить столько пороха и энергии. Очень уж не экономно получается. Обошелся бы чем поскромнее. А то чего это столько людей должно страдать из-за одной бабки».

— Да тише вы, мама!

— Без вас весело, а тут еще вы тявкаете! — Опять закричали дочери.

Бабка Мокрина замолчала, всхлипывая и постанывая.

И мне стало ее жаль. Порядочные свиньи все же у нее детки. Чтобы так разговаривать с матерью, какая бы она ни была! Разве так можно? Если бы я своей матери такое сказал, я бы сам себе язык отрезал!

Может, и бабка Мокрина потому и в бога верит, что у нее такие дети…

— И пожалеть, и защитить некому — простонала старуха Мокрина и вдруг вскрикнула: «Ой, горе! Ой, забыла! Забыла! За иконой… Ой господи!»

И она тихонько заскулила, шмыгая носом, как ребенок. Никто на ее вопль не обратил внимания.

На у кирпичного дома было шумно — кряхтение, топот. То и дело слышались возгласы: «Сюда!», «Давай!», «Тяни!», «Держи!», «Пускай!»

Обвязанную веревками корову никак не могли вытолкнуть с чердака…

— Пропало!.. Пропало!.. О господи! — Отчаянно причитала бабка Мокрина.

Глава XXI. Я ныряю в затопленную комнату. Ловушка. Один на один с богом. Тупик

Неожиданно для самого себя я принял решение. Я колебался всего одну минуту. Резко сбросил ватник, сапоги. Правда одним движением, как старший лейтенант Пайчадзе, перемахнуть через борт машины я не смог — для меня было слишком высоко.

Подскочив, я повис, животом опираясь на борт, потом перекинул ногу, на мгновение завис на руках уже по ту сторону и неслышно скользнул в воду. Несколько движений — и я уже у окна. Икона должна быть где-то тут в углу, сразу за окном справа. Нащупываю. Лишь бы стекло высадить так, чтобы не порезаться.

Хата была затоплена почти по самую крышу, и окно, собственно, я не видел, только его край с узорчатыми резными рамами виднелся над водой. Подплыв, я уцепился за эту раму и сунул руку в воду, нащупывая проход. Рука свободно прошла внутрь: стекла уже были выбиты. Все в порядке. Я покрутил головой в сторону лодки. Эх, жаль, что Павлуша, кажется, не видит. Ну ничего, он увидит, когда я вынырну и передам бабке Мокрине то, из-за чего она плачет.

Увидит!