Тайна царствия

– Ни за что на свете не следует говорить, что этот человек был Божьим Сыном! – взмолился он – Эти слова внушают мне ужас! А вот и другая история. У легионного палача отнялись руки; у него нет сил, чтобы поднять кнут, а когда он ест, то с трудом доносит еду до рта обеими руками. Хирург Антонийской крепости не обнаружил никакой болезни и заподозрил в нем симулянта, пожелавшего досрочно заполучить по концессии земельный участок и зажить преспокойной жизнью в селении для ветеранов – ему осталось лишь два года до окончания двадцатилетнего срока службы. Медицинский опыт в армии уже доказал, что кнут излечивает многие скрытые от глаза болезни, однако палач выдержал все удары, зажав зубами кусок кожи, как это делают старые легионеры. Руки по-прежнему не повиновались, и ему установили диагноз – ревматизм, заболевание, которое в легионе признается чрезвычайно редко. Офицеры болеют им чаще, чем солдаты, потому что иногда им приходится покидать спокойную жизнь и ночевать на голой земле, под открытым небом при любой погоде. Однако, – словно во сне продолжал Аденабар, – я не припоминаю, чтобы он проклял кого-то из нас: наоборот, страдая на кресте, он просил своего отца простить нас, потому что мы не ведали того, что творили. Тогда мне показалось, что он бредит, ибо в толпе не было его отца.

– А что общего между ним, Лонгинусом и легионным палачом? – в ярости воскликнул я.

– Следует признать, что из-за этого назаретянина мы испытали настоящий ужас, – попытался найти объяснение Аденабар, – Он был необыкновенным человеком, и когда те, кто присутствовал при его казни, узнали, что он воскрес, их ужас еще умножился: солдат, который ведет монотонную жизнь, готов поверить любым слухам, и чем они абсурднее, тем проще запечатлеваются у него в сознании. Так вот, теперь достаточно, чтобы в темноте ночи где-то упал щит или чтобы старая амфора сама по себе раскололась, а ее содержимое вылилось на пол – и весь гарнизон поднимется на ноги и будет взывать к богам! Однако, говорят, что иудеям в городе приходится ничуть не лучше, – продолжал он, – Маленькие дети просыпаются по ночам и рассказывают, что над ними склоняется чужой человек и касается их рукой. Другие рассказывают, что проснулись от обжигающих капель, однако после того как зажигают лампу, они ничего не замечают в доме. Я также слышал, что члены синедриона беспрестанно моют руки и предаются самым суровым способам очищения, которые предписаны их законом. А я не испытал никаких неприятностей и не видел ни одного кошмара! А как ты?

– Я? – переспросил я, не задумываясь над собственными слонами, – Я разыскиваю путь.

Аденабар удивленно посмотрел на меня. Он уже выпил больше половины амфоры, не разбавляя водой дешевое вино, однако не проявлял никаких признаков опьянения.

– До меня доходили слухи, что существует множество путей, на которых легко заблудиться. Как можешь ты, будучи римлянином, надеяться найти верный путь, когда сами иудеи не знают, где он? Боюсь, как бы они не захлопнули дверь прямо перед твоим носом и как бы ты об нее не ушибся!

– Возможно ли, – удивленно воскликнул я – чтобы тебе, центуриону, были ведомы сомнения и чтобы ты тоже искал путь?

Громко расхохотавшись и похлопывая себя по коленям, Аденабар воскликнул:

– Вот ты и угодил в ловушку! Надеюсь, ты не думаешь, что мне не известно, чем ты занимался в последние дни! У меня тоже есть друзья в Иерусалиме и побольше, чем у тебя, чужестранец!

Затем, перестав смеяться, он пояснил:

– Думаю, что римляне допускают большую ошибку, долгие годы оставляя здесь один и тот же легион без замены, что, впрочем, вполне возможно в других странах; где легион таким образом лучше узнает страну, в которой он призван установить порядок, а местные жители, подружившись с солдатами, обучают их своим нравам и обычаям, и когда истекают двадцать лет положенного срока службы, легионер, получив земельный надел, женится на женщине из этой страны и обучает своих соседей римским обычаям. Однако в Иудее или Иерусалиме все происходит совершенно по-другому: когда чужестранец надолго остается здесь, его либо охватывает боязнь перед иудейским Богом, либо он начинает ненавидеть иудеев. Возможно, ты удивишься, но среди римских офицеров, особенно в небольших гарнизонах, есть такие, которые приняли иудаизм в тайне от остальных и согласились пройти обрезание. Однако можешь поверить, что я вовсе не из таких! О разных путях, существующих для сынов Израиля, я узнал лишь из любопытства и не для того, чтобы шпионить за ними, а чтобы лучше понять их и не оказаться под колпаком их ужасного божества.

– У креста ты сам признал в нем Сына Божьего, – напомнил ему я. – Та сам был вместе со мной в гробнице и видел нетронутую плащаницу после его воскресения.

– Вот именно! – подтвердил Аденабар.

Неожиданно он швырнул об пол глиняную чашу, разлетевшуюся на тысячу осколков, и вскочил на ноги.