Тайна царствия

Затем, глядя на меня с упреком, он протянул в мою сторону руку. Я ощутил исходившую от него силу: хотя он сидел довольно далеко, я почувствовал себя так, словно он сильно толкнул меня.

– Отвергая тебя и восставая против всяческих скандалов, я могу лишь повторить его собственные слова: «Не давайте святыни псам!» Он пришел вовсе не для того, чтобы уничтожить закон и учения пророков, а чтобы их исполнить. Он запрещал нам появляться в городах язычников и даже в Самарии. Как же мы можем указать его путь и его истину тебе, римлянину?

Несмотря на то что он обозвал меня псом, по грубой привычке сынов Израиля, я ничуть не обиделся. Однако все остальное настолько меня удручало, что я сказал:

– Думаю, слова его проповедей были совершенно другими, однако вынужден тебе поверить, как верю в то, что он избрал тебя одним из своих посланников. Отлично! Значит, для тебя я всего лишь пес! Однако даже пса хозяин пускает в свой дом. Я знаю ваше Святое Писание лучше, чем ты предполагаешь, и позволь мне привести здесь слова одного израильского царя, который сказал, что живой пес лучше дохлого льва. Неужели ты не согласишься предоставить мне место хотя бы живого пса у ворот царства?

Не поверивший своим ушам Аденабар, который до сих пор молча слушал нас, неожиданно вскочил с места.

– О римлянин! – воскликнул он, приставив пальцы ко лбу, – неужели ты сошел с ума, что выпрашиваешь место живого пса у ворот царя иудеев? Я готов подумать, что это результат колдовства и что загадочное учение казненного представляет собой большую опасность, чем можно себе предположить.

Закхей прижался к Матфею. Когда же к центуриону вернулось самообладание, он в знак примирения поднял руку.

– Я – солдат, центурион! – воскликнул он – И я не совершал сознательного греха против твоего господина, когда, подчинившись воинскому приказу, нес службу у его креста. Добудь мне его прощение, и я готов поступать так, как сыны Израиля: мыть руки, рвать свои старые вещи и делать все, что ты пожелаешь для моего очищения. У меня нет никакого желания ссориться с твоим господином, и я даже не собираюсь попасть в его царство, потому что предпочитаю следовать собственным путем.

Мне показалось, что Матфей весьма обрадовался, увидев что ни ему, ни остальным ученикам нечего бояться римлян, покрайней мере Аденабара.

– Мне рассказали, что со своего креста он простил римлян, потому что они не ведали, что творили, – сказал Матфей. – Я не слышал этого собственными ушами, однако мне кажется, что ты можешь ступать с миром.

– О, да, именно так! – воскликнул Аденабар. – Я не ведал, что творил! Но даже если бы знал, то не смог бы ослушаться приказа. Вот почему твои слова принесли мне настоящее облегчение, и как мне кажется, твой господин тоже не желает ссоры.

Матфей опять обернулся ко мне и, потирая глаза, устало произнес:

– О тебе я даже не знаю, что и думать. Смирение говорит в твою пользу, а твои речи не похожи на слова одержимого.

И вдруг, резко подняв руку, он тихо произнес:

– Все же я не могу признать в тебе брата, потому что ты язычник и потребляешь нечистую пищу. Если ты был хотя бы новообращенным! Однако фалд, пришитых к твоему плащу, недостаточно, чтобы ты стал сыном Израиля.

Закхей ударил себя в чахлую грудь.

– Нет! – воскликнул он. – Нет, этот римлянин вовсе не принадлежит к числу заблудших сынов Израиля, как я. Иисус сам признал меня сыном Авраама, но как этот необрезанный человек может войти в Авраамову семью?

– Вчера ты говорил совсем по-другому и даже заключал меня в объятия как родного брата, – напомнил я ему.

Говоря так, я прекрасно понимал, что эти двое иудеев чувствуют себя едиными в союзе со своим Богом, и все остальные навсегда останутся им чужими. Теперь Закхей казался мне чрезвычайно уродливым и неприятным.

– Я был утомлен путешествием, – в довершение всего заявил он, – а то, что я услышал о случившемся в Иерусалиме, вывело меня из-под собственного контроля; кроме того, ты заставил меня выпить крепкого вина, и я не соображал, что ты со мной творил. Однако теперь мне все ясно.

Аденабар с иронией обратился ко мне:

– На твоем месте я бы давно оставил этот разговор. Они уже успели ударить тебя по одной и по другой щеке, и чем больше ты будешь ломать себе голову, тем чаще на тебя будут сыпаться их удары! Забудь о своем безумии и признай раз и навсегда, что их царь воскрес из мертвых вовсе не для тебя!

– У меня есть собственная голова на плечах, и я волен делать с ней все, что захочу, – продолжал упорствовать я, хотя у меня не осталось никакой надежды – Один лишь император имеет право отрубить ее ударом меча. Ступай с миром, Аденабар, тебе больше нечего опасаться.

– Мне не хотелось бы оставлять тебя беззащитным с этими двумя, – настаивал он.

– Нет, это мы уйдем, – сказал Закхей и потащил Матфея за руку. – Оставайтесь здесь, римляне, наши пути расходятся!

Однако я воспротивился их уходу. Проводя центуриона до двери, я вернулся в комнату. Больше никем не сдерживаемый, я опустился так низко, что был готов броситься к ногам бывшего сборщика налогов.