Тайна убийства Столыпина

Адвокат, и Дмитрий это хорошо знал, не любил, когда рассуждали о равных возможностях, потому что не считал это делом реальным. Как все люди могли быть похожи друг на друга? Это никак не укладывалось у старика в голове. Он был убеждён, что все имеют равные возможности, но одни чего-то добиваются в жизни, а другие нет. И всегда приводил в пример себя. В молодые годы он был бедным, как все его товарищи, но в отличие от них стремился учиться, чтобы добиться хорошей профессии, и работал, как вол, чтобы преуспеть, а многие его сверстники, если не все, гонялись за сиюминутными барышами и ленились и учиться, и трудиться. Потому и такая разница в их имущественном положении. Он обеспеченный ныне человек, они — всегда в нужде.

— Слушайтесь всегда своего отца, Дмитрий, — произнёс адвокат. — Он дал вам прекрасную профессию, и когда вы станете приличным юристом, то приобретёте в обществе устойчивое положение. Ваши заработки будут всегда достойными.

Молодые всегда имеют своё мнение, которое разнится с мнением старших. Дмитрий пытался возразить.

— Я не во всём с вами согласен, — сказал он. — Жить ради того, чтобы скопить капитал, как это делает мой отец и его братья, слишком скучно. А идеи равенства напрасно вас пугают, ведь те же эсеры, которые рискуют собой, думают не о своём благополучии, а о тех, кто обездолен...

Наступила пауза. Говорить о таких вещах в конторе было не принято, даже если представился удобный случай, чтобы порассуждать о жизни.

Старый юрист прервал затянувшееся молчание.

— Я прошу вас, Дмитрий, никогда в моём присутствии не говорить о политических проблемах. Я много раз уже говорил вам, что это неблагоразумно.

— Не буду, — пообещал Богров. — Вы же знаете, что молодёжи свойственно горячиться, вот мы и усердствуем.

— Усердствуйте лучше в работе. Кстати, как обстоит дело с бумагами, что я вам дал накануне? — спросил адвокат.

— Надо было написать прошение — я написал. Вот оно, на столе. Вы посмотрите?

— Да, конечно, — сказал адвокат, поправляя пенсне. — А сейчас вы свободны. Можете идти. Только прошу: приходите завтра пораньше. Будет клиент, у которого какие-то сложности по коммерческой части. Может, вы и займётесь его прошением.

А Богров уже стоял возле двери, снимая с вешалки плащ.

— Горячий молодой человек, — заметил коммерсант, когда Дмитрий закрыл за собой дверь. — Как я понял, это сын Богрова?

— Да, — ответил адвокат. — Сын домовладельца Богрова. Парень способный и умный, и, что весьма похвально, не ленивый. Но есть один существенный изъян в его голове — временами он подвержен идеям социализма. А когда у него эта активность проходит, то наступает хандра — ничего не желает делать. Вот и не знаешь, что лучше, хандра или круг сомнительных знакомых. Окончив университет, он стажировался у адвоката Крупнова, но надежд его не оправдал. Впрочем, и Крупнов считает, что Дмитрий весьма способен к юриспруденции — у него и память хорошая, и начитан, и рассуждать умеет, когда требуется.

— Кто среди нашей молодёжи сейчас этим социализмом не увлекается? — с горечью произнёс коммерсант. — Время такое, и обстоятельства, к сожалению, такие. Думаю, что со временем, когда всё утихнет, молодёжь образумится.

— Дай Бог, — воскликнул адвокат. — Если не образумится, то или пострадает, или всё потеряет. Впрочем, это одно и то же.

Домовладелец Богров-старший, человек не только обеспеченный, но и богатый, которого даже приняли в известный городской клуб, обращал серьёзное внимание на увлечения своих сыновей: как и вся киевская молодёжь из состоятельных семей, они, как на грех, были одержимы социалистическими идеями. Больше всего отца тревожил Дмитрий. Он был более импульсивный, мягкий и впечатлительный. Братья, заметившие подобные интересы своего племянника, советовали Богрову-старшему отправить сына за границу, чтобы молодой человек развеялся, поменял среду, как они говорили, поумнел. Отец отправил любимого сына во Францию, не скрывая своей озабоченности.

— Не волнуйся, — успокаивал Дмитрий отца. — Ничего плохого я не сделаю. Ты же знаешь, что я не так глуп, чтобы ломать своё будущее...

И укатил в Париж, сказав, что с удовольствием провёл бы нынешнее лето в путешествии по Европе, чтобы увидеть те места и те достопримечательности, о которых столько наслышан.

Родные вздохнули — наконец-то Дмитрий взялся за ум.

Выйдя из конторы, Дмитрий не пошёл домой, а поспешил к знакомым, к которым давно захаживал. В их кругу он чувствовал себя раскрепощённым, мог говорить всё, что хотел, не скрывая свои истинные мысли, как в адвокатской конторе, мог обсуждать проблемы, волновавшие его. Друзья юноши были связаны с социал-революционерами и, хотя активного участия в партийной работе не принимали, помогали эсерам по мере своих возможностей.

И разговор о кризисе в правительстве, начатый в конторе, был им продолжен в доме знакомых.