Тайна убийства Столыпина

“Киев. 5 ч. 34 м. дня. Из достоверных источников сообщаю: в своё время П.А. Столыпин сказал в известной речи в Государственной думе и затем подтвердил в циркуляре, что так называемыми “сотрудниками” можно пользоваться только для получения сведений о замыслах революционеров, но ни в коем случае не употреблять их для целей охраны. На этой точке зрения П.А. Столыпин стоял очень твёрдо. Возникает недоумение, каким образом после этого Богров, бывший именно “сотрудником”, мог очутиться в театре в роли охранника”.

Из газеты “Современное слово”, 5 сентября 1911 года:

“Киев, 4 сентября. В общем состоянии здоровья статс-секретаря П.А. Столыпина наступило некоторое ухудшение. По словам врачей, никаких оснований для серьёзных опасений теперь, однако, нет”.

Но это в первом сообщении. Во втором — информация иная:

“Явление воспаления брюшины продолжается. Температура 36 гр., пульс — 116-120, дыхание 28. Положение очень серьёзное”.

Состояние Петра Аркадьевича становилось всё хуже и хуже.

От дворцового коменданта последовало сообщение: клинику намерен посетить государь, и потому пребывание в ней посторонних лиц нежелательно.

Государь прибыл в клинику, но больного не увидел.

Говорили, что тому воспротивилась Ольга Борисовна — она не хотела, чтобы царь прошёл в комнату, где умирал её муж. Так, мол, она отвечала на то пренебрежение, которое государь и государыня проявляли к её мужу. Сопровождавшие государя лица оценили сей факт иначе — что больному стало ещё хуже.

Николай II был в клинике недолго. Выслушав мнение врачей, он сделал своё заключение, что опасность преувеличена, сославшись на доктора Боткина, который уверял, что ничего грозного нет и крепкое здоровье Столыпина болезнь преодолеет.

В тот же день государь отбыл в Чернигов — торжества продолжались. Вернуться в Киев он планировал 6 сентября, как и было намечено много месяцев назад.

Всё шло согласно разработанному плану.

Пятого сентября здоровье Столыпина ещё более ухудшилось.

Температура понизилась, страдания усилились, стоны почти не прерывались, появилась страшная икота, которая сначала была слышна в соседних комнатах, а потом даже на лестнице. Сознание, державшееся ещё до утра пятого числа, постепенно затемнялось, голос падал.

Ещё утром казалось, что беда его минует. Ещё утром он спросил дежурного профессора:

— Выживу ли я ?

— Конечно, Пётр Аркадьевич, ведь все трудности позади, — ответил профессор.

Видимо, почувствовав неискренность медика, Столыпин взял его руку и положил на своё сердце:

— Скажите правду... Я смерти не боюсь...

Профессор сказал, что уверен в его выздоровлении.

Столыпин тяжело вздохнул:

— Как вам не грех в последний день моей жизни говорить мне неправду?

После чего потерял сознание.

Из газеты “Речь”, 6 сентября 1911 года:

“Киев, 5 сентября, 2 ч. 32 м. Официальный бюллетень от 12 час. 30 мин. дня гласит: “С ночи ослабление деятельности сердца приняло угрожающие размеры, пульс 132, очень слабого наполнения; воспалительные явления со стороны брюшины без резких изменений, температура 37, общее состояние тяжкое... Согласно телеграмме, поданной в Киеве в 1 ч. 30 мин. пополудни, здоровье статс-секретаря Столыпина с каждой минутой ухудшается. Болезнь прогрессирует. Пульс, упавший на короткий срок, заработал снова с силой большей, чем показано в последнем бюллетене. Температура — 35, 5. Средства, применяемые врачами, не производят действия”.

А потом слова его стали бессвязными. Словно понимая это, Столыпин хотел что-то написать на простыне, ему даже дали карандаш. Но ничего не вышло — рука дрожала, не слушалась.

Чиновник особых поручений, дежуривший возле постели, записывал каждое его слово, каждый звук. Позже он говорил, что Пётр Аркадьевич произнёс слова о Финляндии, но что именно — не понял.

— Как он? — спросила вошедшая Ольга Борисовна.

— Состояние Петра Аркадьевича очень серьёзно, — ответил тот.

Он хотел сказать “безнадёжно”, но промолчал, оставляя супруге премьера хоть слабую надежду. И отвернулся, чтобы вытереть катившуюся по щеке слезу.

Ольга Борисовна уже не отходила от мужа. До последнего момента она верила в предсказания доктора Боткина о выздоровлении Петра Аркадьевича.

Началась агония. После бессвязных слов Столыпин вдруг чётко сказал фразу:

— Зажгите электричество!

Все с облегчением вздохнули — сознание наконец вернулось к нему, стало лучше... Но это длилось лишь несколько мгновений. Около пяти часов утра он впал в забытье и в себя уже не приходил....

К вечеру пятого сентября в лечебницу приехал Коковцов. Доктор Маковский был мрачен и тяжело вздыхал. Было ясно, что роковая развязка приближается. Слышались стоны больного и икота, которая его преследовала.

— Есть ли шансы? — спросил Коковцов у Маковского.

— Нет, — тихо ответил тот.

В десятом часу вечера Коковцов решился:

— Если моё присутствие окажется необходимым, позвоните мне, — и исполняющий обязанности председателя Совета министров России уехал, чтобы заняться государственными делами.

Коковцову позвонили из клиники:

— Столыпин умер.

Коковцов тотчас послал телеграмму барону Фредериксу, сообщив печальную новость.