Тайна убийства Столыпина

— Я вошёл в здание через главный вход и встретил Кулябко, который меня спросил: “Ну что, ушёл ли ваш квартирант?” Я ответил, что он ещё у меня на квартире, что он заметил наблюдение и поэтому не выходит. Кулябко предложил мне съездить под каким-нибудь предлогом домой и посмотреть, не собирается ли мой гость уходить. Я вышел из театра приблизительно в восемь часов двадцать пять минут, перешёл на другую сторону Владимирской улицы и приблизительно через пятнадцать минут вернулся обратно. Вошёл я через правый боковой вход, причём неизвестный мне офицер не пропускал меня, так как часть билета была порвана при первом контроле. Я обратился за помощью к Кулябко, который удостоверил, что я уже был в театре.

— И вас впустили?.. Следовательно, вам помог Кулябко. А дальше? Что было дальше?

— Весь первый антракт я не сходил с места. Во время второго антракта я прошёл в коридор, увидел Кулябко. Он сказал мне: “Я сильно беспокоюсь за вашего квартиранта”. И опять предложил мне поехать домой. Я согласился, но повернул в другую сторону и прошёл в проход, где стоял Столыпин. Подойдя к нему на расстояние двух-трёх шагов, я вынул револьвер “браунинг” и произвёл два выстрела. После этого я повернулся и пошёл к выходу, но был задержан.

— Кто вам дал браунинг?

— Я приобрёл его в Берлине, в магазине, в 1908 году, и вместе с ним купил патроны в количестве 50-60 штук.

— Вы стреляли?

— Нет, стрелять мне приходилось мало. В общем, стрелял я раз тридцать, иногда в цель, иногда в воздух.

Иванов расспрашивал Богрова о многом: о том, в какой партии он состоит, какие исповедует цели, участвовал ли в работе революционных организаций, какое имеет отношение к охране, с кем из охранников общался, задал ему детальные вопросы, чтобы выяснить мотивы преступления.

— Что вас толкнуло на такой шаг? — спросил он.

Богров ответил:

— Покушение на жизнь Столыпина произведено мною потому, что я считаю его главным виновником наступившей в России реакции, то есть отступления от установившегося в 1905 году порядка: роспуск Государственной думы, изменение избирательного закона, притеснение печати, инородцев, игнорирование мнений Государственной думы и вообще целый ряд мер, подрывающих интересы народа.

— Но вы же служили охране, — удивился Иванов, — вы боролись с революцией своими методами, зачем же вам было идти на виселицу?.. Зачем?— переспросил он Богрова, но на вопрос не получил ответа.

В протокол записали о службе Богрова в охранке. Правда, там записали и такое: “Никакого определённого плана у меня выработано не было, я только решил использовать всякий случай, который может меня привести на близкое от министра расстояние, именно сегодня, ибо это был последний момент, в который я мог рассчитывать на содействие Кулябко, так как мой обман немедленно должен был обнаружиться”.

— А кроме гуляния в Купеческом саду у вас была ещё возможность встретиться с министром? — поинтересовался Иванов. — И была ли такая встреча?

— Была одна, — ответил Богров. — В июле или в августе 1910 года, точно не помню, но хорошо помню, как это случилось. Столыпин со свитой осматривал в Санкт-Петербурге водопровод, я находился буквально в десяти шагах от него, но меня спугнул начальник водопровода и заставил удалиться. А ведь у меня с собой был револьвер, я мог стрелять...

— Почему же не стреляли?

— У меня никакого определённого плана тогда выработано не было, — ответил Богров. — План появился позже, здесь, в Киеве.

Дмитрий Богров подписал протокол: “Настоящее показание написано мною собственноручно”. Ниже он приписал: “Предъявленный мне револьвер принадлежит мне (система Браунинг № 239 630), он был заряжен восьмью патронами, из коих один был в дуле, а семь в обойме. Д. Богров ”.

Протокол подписали присутствовавшие при допросе прокурор судебной палаты Царюк и прокурор суда Брандорф.

Слова о причинах, побудивших Богрова стрелять в Столыпина, записанные в протокол, читаются на удивление странно — они шаблонны, бесхитростны и больше напоминают трафарет, который Богрову подсказали охранники во время допроса. Слишком заурядны они для текста, который составил бы сам Богров, и совершенно в него не вписываются.

2 сентября 1911 года Богрова в камере “Косого капонира” допрашивал следователь по особо важным делам В. И. Фененко.

Богров утверждал:

“Я не признаю себя виновным в том, что состоял участником преступного сообщества, именующего себя группой анархистов и имеющей целью своей деятельности насильственное ниспровержение установленного основными законами образа правления, но признаю себя виновным в том, что, задумав заранее лишить жизни председателя Совета министров Столыпина, произвёл в него 1-го сентября сего года два выстрела из револьвера Браунинга и причинил ему опасные для жизни поранения, каковое преступление, однако, совершено мною без предварительного уговора с другими лицами и не в качестве участника какой-либо революционной организации”.