Тайна убийства Столыпина

Волнения и бунты прокатывались по губернии, как огонь: крестьяне жгли всё, что попадало под руку, — помещения, мебель, библиотеки, хозяйственные постройки. Они ничего не разворовывали, просто жгли. Жгли даже амбары, скотные дворы. Столыпин считал, что крестьяне должны одуматься, ведь трудно крестьянскому сердцу видеть коров, лошадей и овец ревущими от боли, издыхавшими на их глазах с распоротыми животами.

Чиновник по особым поручениям Оболенский возмущённо говорил Столыпину:

— Это же революция!

Когда они ездили по губернии в железнодорожном вагоне, то видели, как освещена степь факелами. Казалось, всё вокруг горит, и даже чувствовался жар этого пламени. Становилось страшно.

Из степей беспорядки пришли в город. По улицам шествовали манифестации — выступали и правые, и левые. Двигались они, как римские центурионы — впереди самые отборные, самые сильные, крепко сложенные, последние ряды несли корзины с булыжниками. Задние подавали булыжники по цепочке вперёд. Начиналось метание камней, а затем стрельба.

Столыпину советовали:

— Надо вводить войска!

Столыпин отвечал:

— Если мы их введём, будет бойня! Убитых станет больше.

— Вы знаете, Пётр Аркадьевич, какая вокруг злоба и ненависть! Все сошли с ума. Один местный ветеринар вёл своих сторонников громить помещичью усадьбу, одевшись в костюм времён Ивана Грозного!

— Народ одумается, — говорил губернатор, — поймёт, где правда. Скоро все узнают, что основное зло творят подстрекатели.

— Да, Пётр Аркадьевич, левые хотят поджечь Саратовскую, а заодно с ней и Пензенскую губернию, а дальше всю Россию. Им мерещится страна без царя и без правительства.

— Не получится! — упорствовал Столыпин. — Вспомните моё слово, не получится. В пещерный век мы не вернёмся!

Столыпин не отсиживался за штыками охраны, как это делали некоторые губернаторы. Напротив, он вёл себя смело. Без страха мотался по губернии, появляясь в самых неожиданных местах, где клокотала толпа, и безоружным выходил к ней, скандалившей и галдевшей. Его речи были коротки и понятны фабричному люду и крестьянам, отрезвляюще действовали на всех. Не побоялся он отправиться и в город Балашов, хотя его отговаривали от этого, пугая опасностью.

Именно после поездки в Балашов, где происходили самые серьёзные волнения, Столыпин написал жене: «Теперь я узнал, что значит истерический клубок в горле, сжимающий его и мешающий говорить, и понял, какая воля требуется, чтобы при этом не дать дрогнуть ни одному мускулу лица, не поднять голоса выше желательного диапазона».

Много раз он бывал в опасности.

Однажды увидел, как стоящий перед ним мужчина навёл на него пистолет. Распахнув пальто, он перекричал толпу:

— Стреляй!

Тот не решился, опустил руку.

В другой раз, выйдя из железнодорожного вагона, он направился в село, где бушевали страсти. Какой-то парень, вышедший из толпы, крайне возбуждённый и взволнованный, шагнул навстречу Столыпину. Увидев, что рядом с губернатором нет ни охраны, ни полиции, этот парень нагло поднял голову, не скрывая своего злого намерения. Ничего хорошего от него ждать не приходилось. Столыпин, оценив ситуацию, не растерялся:

— А ну-ка, подержи мою шинель!

И парень, намеревавшийся поднять руку на губернатора, держал его шинель, пока тот выступал перед собравшимися, призывая их одуматься и вернуться к порядку, к мирной жизни.

В то время, когда некоторые надеялись на то, что река, вышедшая из берегов, со временем успокоится сама, другие считали, что предстоит многое сделать, чтобы обуздать стихию и направить её в нужное русло.

Столыпин был из тех губернаторов, которые стремились сами обуздать стихию и не сидели сложа руки в своём кабинете. Он выходил к народу. Когда произошли беспорядки в старой части города, на Театральной площади, он не побоялся прийти на митинг левых. Из окна третьего этажа дома возле площади, где собралась толпа, в губернатора швырнули бомбу. Она взорвалась, убив несколько человек. Столыпин не пострадал, стоял невредимый и, сохраняя хладнокровие, спокойным голосом просил собравшихся:

— Разойдитесь по домам и надейтесь на власть, вас оберегающую!

Толпа, увидев такое спокойствие губернатора, разошлась.

Вначале он старался улаживать конфликты мирным способом, не вызывая войска. В деревню воинские части не посылал, считая, что, пока губернская власть спокойно выполняет свои обязанности, революция восторжествовать не сможет. Он говорил, что неразумно утомлять войска передвижениями по губернии от одного погрома к другому, что это лишь внесёт ещё большую сумятицу и ослабит саму власть. Погромы, казалось, не пугали его.

— Это безобразие долго продолжаться не будет, — говорил он подчинённым. — Если в нынешних условиях сохранится государственно-административный аппарат в целости, то это поможет спасти Россию. Не в крупном землевладении сила России. Большие имения отжили свой век. Их, как бездоходные, продают сами владельцы. Они уже не опора страны…

— А в чём опора? — спрашивали его.

Он твёрдо отвечал:

— В царе. Без царя не будет страны.

И, выступая перед народом, говорил:

— Без царя вы будете нищими, а все мы будем бесправны!