дверь». («Шаркать», «швейцар», «дверь»). В эту дверь (в живой шар
глобуса, в свой «образ и подобие», то есть — в левиафана и бегемота!) Воланд входит и выходит беспрерывно — рождениями и смертями.
Человечество — Микрокосм булгаковского Адама, его коллективная душа, творящая историю. «Позвольте вас поблагодарить от всей души!» — говорит
Ивану «историк» Воланд.
Про Коровьева сказано — «переводчик». Он переводит из одного мира в
другой: «Турникет ищете, гражданин? — треснувшим голосом осведомился
клетчатый тип, сюда, пожалуйте! Прямо, и выйдете куда надо». Именно
Коровьев ведет Маргариту к двери в спальню Воланда. Обратите внимание: в
тот день Маргарита трижды оказывалась перед зеркалом. Утром —
«расчесывая перед тройным зеркалом короткие завитые волосы», затем —
перед «трехстворчатым зеркалом», а вечером — «перед трюмо». Трюмо —
подсказка: строго говоря, это двереподобное зеркало в стене. Маргарита,
«отражаясь в зеркале, долго сидела, не спуская глаз с фотографии»: «двери
лица его» — зеркальные! — через которые пройдет лишь тот, кто заглянул
внутрь себя, в шар своего Микрокосма.
«Изменились ли эти горожане внутренне?» — многозначительно
спрашивает Воланд. Всмотритесь пристально в разные глаза мага: один, горящий («Глаз Воланда горел так же, как одно из таких окон»), ведет
наверх — к свету, другой — «выход в бездонный колодец всякой тьмы и
теней». Но из беседы Воланда с Левием мы узнаем, что мир теней — Земля.
Свет и тьма, верх и низ, белое и черное, посередине — серый Воланд…
Только падение происходит быстро и по наикратчайшей траектории.
Путь наверх — извилист и труден. Берлиоз ушел вниз, — «в небытие», которое и есть наш мир, — а ученик Иван мучительно поднимается наверх.
Воланд — посредник: «иностранец ловко уселся между ними». Но
разделитель двух мировых потоков является и объединяющим началом, вечным двигателем этого страшного и чудесного эскалатора. Он —
«престранный субъект» человеческой не горни и заботливый проводник
каждого, кто сходит вниз или поднимается по «двойной трубе».
(Не потому ли знаменитый дом в Кривоарбатском переулке выстроен в
виде сдвоенного цилиндра? Форма помещения может быть материальным
символом, полезным при обучении астральным полетам).
В одном из ранних вариантов романа у Воланда — «глаз с дырой» («Уу, проклятая дыра!»). В глазу Коровьева — разбитый монокль, а летящая
Маргарита крушит преимущественно стеклянное и зеркальное: зеркало
Микрокосма нужно разбить — сделать пролом в стеклянной стене
реальности, сорвать старую холстину с фальшивым котелком человеческого
ума.
«— Ах, так?! — дико и затравленно озираясь, произнес Иван, — ну ладно
же! Прощайте… — и головой вперед он бросился в штору окна. Раздался
удар, но небьющиеся стекла за шторою выдержали его…».
Звон разбиваемого стекла нескончаем: очки Ивана, пенсне Коровьева и
его монокль, литровая банка с маслом, стекло трамвая, светящийся
дорожный знак, зеркало трюмо, ресторанная посуда, зеркальные двери и
зеркальный шкаф, окна в «Доме Драмлита», лампочки, стакан, бокал, стекло
фотографии, хрустальная люстра, кувшин с вином у Пилата, и хрустальный
кувшин в столовой «нехорошей квартиры»… Мы видим «ломаное солнце» и
луну, которая «разваливалась на куски» в глазах несчастного Берлиоза.
Золотой коробочкой с волшебной мазью Маргарита разбивает стекло часов, и
то же самое проделывает Бегемот после бала: «Разбитые часы
остановились». «И времени уже не будет…». Но время остановилось только в
квартире №50, а «светила великие» разбились в глазах одного Берлиоза.
Вспомним, что говорил Беме: «Живущий по звездам — живет скотом». Здесь
разгадка: пробиться через зеркало своего Микрокосма — значит, перестать
быть «скотом», выйти из-под власти Солнца и Луны — излучателя времени и
его ночного «ретранслятора».
Вселенная в отдельно взятой голове — превосходное определение
сумасшествия! Но в тех местах и временах, где преобладало мистическое
мироощущение, душевная болезнь почиталась чуть ли не божественным
даром. Иисус объяснял своим ученикам, что человеческая мудрость — та, что
именуется житейской — в глазах Бога выглядит чистейшим безумием. И
наоборот… В булгаковском романе эта тема проходит красной нитью: священное безумие охватило всех, кто соприкоснулся с «сумасшедшим
иностранцем». Полностью преобразились и ушли с земного плана мастер и
его возлюбленная, разительно переменился поэт Бездомный, а несколько
тысяч москвичей «пострадали незначительно». Остальные вообще ничего не
заметили, — как в старой шутке про сотрясение мозга, которое грозит далеко
не каждому.
В «Волнах…» Стругацкие придумали осторожный эвфемизм — слово
«психокосм». «Подразумевается, что информация о психокосме обладает
неизмеримо более высоким качеством, нежели информация о Внешнем
Космосе». Весьма интересными наблюдениями на этот счет поделилась с
читателями журнала «Человек» (№1, 1996) доктор биологических наук
Лидия Пу-чинская из НИИ психиатрии: «Восприятие времени больными также
изменяется. Возникают ощущения „остановки“ времени, когда все
окружающее на мгновение как бы застывает, „растягивание“ времени, при