Какой-то малыш — о, да это ж Ивасик, братишка Олеся! — вышел на сцену и, едва удерживая в руках большой букет, передал Юре. После этого малыш с достоинством поклонился публике и важно зашагал за кулисы.
Это всех очень рассмешило. Ему тоже принялись аплодировать.
Женщина в вышитом платье объявила, что Стефа Квитко исполнит на рояле вальс композитора Шопена.
В зале захлопали в ладоши. Олесь взглянул на Петрика и увидел, что тот отчаянно кусает губы.
Петрик действительно волновался. Он никогда ещё не слышал, как она играет. А вдруг забудет, что надо играть? Засмеют…
Стефа в белом платье с оборочками легко поднялась по лестнице на сцену, улыбнулась и уверенно села на круглый стул у рояля, положив руки на клавиши.
Сначала она играла тихо, плавно, словно с грустью о чём-то рассказывала, а потом вдруг неожиданно по залу рассыпалась звонкая трель.
Петрик не представлял себе, что так красиво можно играть.
Стефа ещё сидела за роялем, когда на сцену вышла та маленькая девочка, что в начале концерта пела колыбельную песню, и подала исполнительнице букет гвоздик.
Можно было подумать, что это Петрику подарили цветы, так он сиял от радости.
Все громко хлопали в ладоши, но громче всех, разумеется, аплодировал Петрик.
По дороге домой Стефа попросила Петрика нести цветы. И он их нёс, как бесценный клад. Несколько гвоздик Стефа подарила Петрику, прощаясь с Ковальчуками около старинной пороховницы.
Прибежав домой, Петрик поставил цветы в свою кружечку, из которой пил чай. Дарина только плечами пожала. Прежде она что-то не замечала за сыном такого пристрастия к цветам.
Никто не видел (разве только звёзды видели?), как Петрик перед сном поцеловал гвоздики и чуть слышно прошептал: «Стефа».
Проснулся Петрик от сильного взрыва. В этот же миг дом сильно потрясло, что-то близко рухнуло. Было темно и жутко.
— Мама, что это? — спросонья крикнула Ганя.
— Одевайся, доню.
К Петрику подошёл отец.
— Одевайся, сынку, быстро!
Далёкие взрывы рвали ночную тишину.
Петрик торопливо застёгивал сандалии.
— Тату, почему стреляют?
— Ещё не знаю, сынку… — ответил Ковальчук, что-то торопливо доставая из сундука.
— Дарцю, — хрипло сказал Ковальчук. — Дома находиться опасно, видишь — бомбят… Забеги к соседям… Ступайте на Княжью гору. Ждите там до утра. Ворочусь, найду вас.
— Можно в нашу пещеру, — поспешно сказал Петрик. — Юра тоже так захочет…
— Идите, — согласился Ковальчук и побежал в сторону станции Подзамче, где горел нефтеперегонный завод.
Большие пожарища освещали город. Горели дома в районе главного вокзала и в других концах города. На горе же царила такая густая тьма, что вскоре по острой, саднящей боли Петрик почувствовал — у него изодрана о ветки шиповника не только рубашка.
— Осторожно, здесь яма, — предупредил Юра.
Вдруг где-то совсем близко под горой оглушительно ухнуло.
— Бомбы кидают! — испуганно прижалась к Петрику Ганя.
— Не бойся, — дрожа от праха, прошептал Петрик. — Уже близко… А в пещере будет не страшно…
— Где мы впотьмах отыщем вашу пещеру, — с отчаянием простонала девушка. — Сейчас жахнет бомба — и конец!
— Замолчи! — прикрикнула на неё Дарина. — Идёмте скорее…
Царапая о ветки руки и лицо, женщины неотступно шли за Юрой и Петриком, пока мальчики, наконец, привели их в пещеру. Здесь Дарина расстелила на земле ватное одеяло, и все мешками повалились с ног.
— Спи, сынок, усните, друзья, — усталым голосом проронила Галина Максимовна, мать Юры. — Я посижу около вас.
Юра устал, всё тело ломило. И спать очень хотелось. Но при мысли, что мама будет сидеть я всю эту страшную ночь их охранять, его обожгло стыдом.
— Я сам посижу, мама… Это мужское дело охранять женщин и детей.
Мать поцеловала сына в голову.
— Хорошо, выполняй свой мужской долг, мой мальчик.
Засыпая, Петрик расслышал тревожный голос своей мамы:
— Неужели война?..
Глава седьмая. Чёрные кресты
Не ведая, какие грозовые тучи войны сгущаются над Отчизной, Ковальчук настоял, чтобы хворающий последнее время Тарас Стебленко поехал лечиться в Крым.
Счастливый Тымошик! Счастливая тётя Марина! Они тоже уехали в Крым. Правда, Тымошик обещал Петрику привезти разноцветных кремушек, «большую кучу, аж до неба!» А тётя Марина обещала ракушку, в которой слышен шум моря!»
Первый день войны застал семью Стебленко в солнечной Ялте, где само слово «война!» прозвучало дико и неправдоподобно.
Военком — седоватый, подтянутый человек с орденом Красного Знамени на груди в ответ на заявление Стебленко немедленно направить его добровольцем в действующую армию мягко сказал, что в этом пока нет необходимости. Пусть он заканчивает своё лечение.
Между тем, в это утро, когда Тарас Стебленко, огорчённый отказом военкома, нервно шагал по набережной к себе в санаторий, в далёком Львове появились первые подводы и машины беженцев из местечек и сёл, где с рассвета бушевала война.
«Война»! Тот, кто не пережил всех ужасов, какие таит в себе это короткое и жуткое слово, может произносить его спокойно.
— Война! Петрик, война! — крикнул Йоська, взбегая на террасу через сад.
— Не ори, знаю без тебя, — хмуро встретил его Петрик.