Книга была старая, изданная ещё к 40-летию Великой Победы, а потому выяснить историю появления в ней фотографии двух собак-диверсантов на первый взгляд казалось совершенно невыполнимой задачей. Но, как говорится, кто ищет — тот найдёт. И в конце длинной цепочки поисков в издательствах и архивах в руках обоих семейств (Сашиного и следователя Петрова) оказался адрес бывшего партизана.
— Мы снова едем в Белоруссию? — в мальчике с новой силой вспыхнула надежда.
— Даже не знаю… — в сомнении протянула мама Лина. — Если он жив, то ему уже за 90…
Николай Павлович был настроен более решительно.
— Едем! — сказал он, и все (за исключением Сергея Анатольевича, который не смог оставить службу) стали собираться в дорогу.
Брысь, разочарованный неудачами ротвейлера, попросил того не сдаваться и продолжать раскопки. А сам попрощался с друзьями и его сиятельством, забрался в сумку-переноску, спихнув её с полки в прихожей на пол, и стал караулить момент отъезда, чтобы никому и в голову не пришло оставить его дома под наблюдением бабушки Александры Сергеевны…
На этот раз путь лежал в столицу Республики Беларусь — город-герой Минск. Номер городского телефона, который удалось раздобыть в адресном бюро, выдавал лишь длинные гудки, поэтому пришлось идти без предварительной договорённости.
— А вдруг старичок давно переехал? А вдруг никого нет дома? А вдруг он лежит в больнице? А вдруг он уехал на дачу, ведь сейчас лето? — Саша засыпал родителей вопросами, но вразумительных ответов не получал. Любое из предположений могло оказаться верным.
Подъезд дома (четырёхэтажного, судя по монументальной архитектуре — построенного ещё в 1950-х годах), как и следовало ожидать, имел кодовый замок. На сигнал домофона никто не отозвался. Скорее всего, в квартире действительно было пусто.
— Вы к кому? — подошедшая старушка с любопытством оглядела Лину, державшую букет роз, Николая Павловича — с большим тортом в руках, Сашу — с рюкзачком за спиной и особенно пристально — кошачью сумку-переноску.
— Мы в 10-ю квартиру, — после лёгкой заминки ответила Лина (называть фамилию старого партизана она не стала, испугавшись, что может прозвучать ответ, который их всех сразу огорчит и лишит надежды).
— К Егорычу? — удивилась старушка, и все заулыбались — как минимум адрес у них правильный.
— Да, к Василию Егоровичу. Правда, мы ему не дозвонились, приехали наобум, — затараторила Лина.
— Так и не дозвонитесь, он никогда трубку не снимает. Говорит, кому очень надо, тот не поленится и в гости придёт.
— Так он в городе, не на даче? — обрадованно спросил Саша.
Старушка посмотрела на мальчика так, словно он сморозил глупость.
— Уж какая дача в его-то годы! 95 вот-вот стукнет. — И она снова с любопытством уставилась на сумку-переноску. — А что это вы с котом к нему? Или не с кем было оставить?
— Не с кем, — лаконично ответил Николай Павлович. — А на домофон он тоже не отвечает? Тем, кто не поленился и в гости пришёл?
— Ответит, только раза с третьего-четвёртого. Кто его навещает, те знают. Ходит медленно, коридор в квартире длинный, вот и ждите, коль он вам очень нужен. А то хотите, со мной в подъезд заходите, только потом около его двери всё равно долго стоять придётся.
— А звонить сколько раз? — поинтересовался Саша.
Лина тут же пояснила:
— В смысле, он хорошо слышит?
Старушка поджала морщинистые губы и ответила довольно сухо:
— Слышит так, как все мы в его возрасте слышать будем, если доживём!
В подъезде она так же сухо сказала:
— Вам на третий этаж. Лифта нет.
А сама остановилась около почтовых ящиков.
Дверь в квартиру «Егорыча» была довольно новая, обитая тёмно-коричневым дерматином, видимо, у ветерана имелись заботливые родственники. Трель звонка гулко отозвалась по ту сторону, и визитёры приготовились ждать. Однако, вопреки предупреждению старушки, щелчки открываемого замка послышались сразу же, Николай Павлович ещё и руку от звонка не успел отдёрнуть. Вероятно, хозяин квартиры направился открывать, как только сработал домофон, и того времени, которое Сашино семейство потратило на разговор со старушкой и подъём на третий этаж, хватило, чтобы он дошёл до цели.
— Здравствуйте! — хором воскликнули Саша и его родители, едва образовалась щель, ограниченная дверной цепочкой.
Наконец, дверь открылась совсем, и перед Сашиным семейством возник высокой худой старик в очках, с косматыми седыми бровями и белоснежной шевелюрой, возможно, и не такой густой, как в былые годы, но пока целиком покрывающей голову. Николай Павлович даже застеснялся своей проплешины на макушке, появившейся у него лет пять назад.
— И вам здравствуйте, — Василий Егорович с удивлением оглядел визитёров, сдвинув очки на кончик носа и слегка наклонив голову. Одет он был совершенно не по-домашнему — в белую рубашку с широким бордовым галстуком, тёмно-серый жилет и такого же цвета брюки. И только стоптанные тапочки нарушали официальность его облика.
Взгляд старика скользнул по букету, коробке с тортом и остановился на сумке-переноске.