Кажется, два или три раза Николь падала, и тогда старуха, обвязав девочку веревкой, тащила ее за собой, как полудохлую козу, болтающуюся туда-сюда.
Россыпь грязной крупы все плотнее валит сверху, вот-вот погребет их под сугробом.
Последним, что запомнила девочка, была качающаяся перед ее лицом пергаментная изнанка сшитых заячьих шкурок.
Когда Николь очнулась, поблизости журчала вода. Низкое небо над ней отливало яблочной желтизной, какая бывает ближе к закату.
С трудом перевернувшись на бок, девочка подняла голову и оцепенела.
Она лежала, раздетая догола, на земляной площадке – теплой, как сковородка, ровной и совершенно круглой. Площадку плотно обступали обветренные сутулые валуны. Сомкнувшись в кольцо, они охраняли подходы к источнику, бившему из земли в середине круга.
Ни травинки! Только насупленные камни, вода и земля, разогретая так сильно, будто ад в этом месте залегал совсем неглубоко.
Но не жар и не камни потрясли Николь.
Она не могла оторвать взгляд от источника.
Словно сам дьявол в недрах иссушенной земли яростно щелкал кнутом – так плеть темной воды с шумом выстреливала из недр вверх и обрушивалась на блестящую, густо-коричневую, точно спина выдры, длинную лужу, исчерчивая ее рубцами. Шрамы затягивались, но тотчас новые и новые вскипали на поверхности.
С дальнего конца лужи вытекал узкий ручеек и блестящей змейкой просачивался между подножиями валунов.
Вода источала отвратительный запах. Вонь доброй сотни тухлых яиц пропитывала все вокруг.
– Черный ручей! – Николь в ужасе отшатнулась и зажала нос.
Позади раздалось шуршание, и ведьма спрыгнула с валуна, сжимая в кулаке мертвого рябчика с петлей, затянутой на сизой лапке.
– А, пришла в себя. Вот и славно. – Она небрежно бросила добычу на землю.
– Матушка Арлетт! – Николь с мольбой взглянула на старуху. – Зачем мы здесь?
– Ты еще не догадалась?
С этими словами ведьма подхватила ее, протащила, кряхтя, несколько шагов и разжала руки прямо над лужей.
Девочка с головой ушла в горячую воду, захлебнулась, закашлялась и с воплем попыталась выбраться наружу. Как бы не так! Ведьма придерживала ее, точно слепого котенка, карабкающегося из ведра в тщетных попытках избежать гибели.
– Нет уж! Коли я тебя сюда доволокла, будешь сидеть как миленькая.
Николь билась с отчаянием пойманной в сети рыбы. Но, побарахтавшись чуть-чуть, быстро обессилела и обмякла.
– Зачем… ты… – еле выговорила она.
Не отвечая, старуха еще разок макнула ее с головой. Густая, как сироп, вонючая вода залила уши и нос, склеила ресницы.
Отплевываясь, Николь вынырнула на поверхность:
– Кха!.. Кха!.. Ты меня утопишь!
Ведьма расхохоталась.
– Неужто? В эдакой лохани?
Старуха разулась и окунула ступни в коричневую жижу. На лице ее отразилось явственное облегчение.
– О-о-о! – со стоном выдохнула она.
Николь, собрав остатки сил, вцепилась ей в лодыжку.
– Пощади!
Ведьма, не делая попыток вырваться, склонила голову набок и утомленно взглянула на девочку из-под белесых ресниц.
– Послушай, лягушоночек, я слишком устала. Пока тебя волочила, едва сама в землю не ушла. Неужто ты думаешь, все это лишь затем, чтобы утопить одну чахлую девку?
Она провела рукой по лбу. На коже осталась коричневая полоса.
Отчего-то вид размазанной грязи на ее лице заставил Николь притихнуть.
Арлетт выглядела по-настоящему изможденной. Поход дался ей нелегко.
– Но расслабляться тебе рановато, – вдруг сказала старуха, словно читая ее мысли. – Может, я приношу здесь жертвы дьяволу!
Она насмешливо сощурила один глаз.
Вместо того, чтобы испугаться, Николь окончательно успокоилась. Что-то неуловимо общее было в тоне старухи и Венсана Бонне, когда он подсмеивался над девочкой. А от лекаря, что бы там ни верещали боязливые глупцы, она никогда не видела ничего плохого.
Николь осторожно разжала пальцы и ощупала стенки ямы. Склизкие, как лягушачья кожа!
– Черная глина, – сообщила ведьма.
Николь пятками дотронулась до дна.
Старуха права: утонуть здесь невозможно.
Она лежала в подобии купели глубиной не больше половины ее роста. Яма пополнялась из источника, но не переливалась через край благодаря ручью.
Николь медленно развела руки в стороны и опустила затылок в воду. Вонь вокруг по-прежнему стояла неимоверная. Деться от нее было некуда, словно отвратительным запахом насильно кормили с ложки.
Но сейчас, когда ужас отступил, она в полной мере смогла ощутить, как расслабляется ее окостеневшее измученное тело в горячем котле.
– Рука! – вспомнила Николь. – Повязка!
– Сама сними, – отозвалась старуха и прикрыла глаза.
Солнце, клонившееся к закату, роняло последние лучи на вершины камней, заставляя отсвечивать их пепельные лысины. Высоко в небе бледный медальон луны понемногу наливался золотом.
Арлетт ворошила палкой угли вокруг обмазанного глиной рябчика. В развилке воткнутой в землю короткой рогатины висела освежеванная тушка белки.
Николь, по-прежнему лежавшая в воде, видела все происходящее на поляне будто бы со стороны.
Вот Арлетт сгорбилась у догорающего костра, через серую ткань рубахи проступает хребет. Острые бугорки косточек – точно кочки, по которым можно добраться до ее шеи.