Тайна замковой горы

Особенно я любила лекции профессора Вундерстайна. Во-первых, на меня произвела огромное впечатление личность твоего отца. Нет, не подумай, он интересовал меня не как мужчина. Он был уже немолод, чтобы заинтересовать меня с этой стороны. Но в нём чувствовалось в каждом слове, каждом жесте врождённое благородство, а ещё, какая-то отстранённость, замкнутость, как будто он был погружен в себя, в свои мысли. Но когда он начинал говорить про историю Медиленда, то весь преображался: его глаза сверкали, голос звучал как со сцены театра, повествование было таким живым, как будто он сам был свидетелем всех тех событий, о которых рассказывал. Я поделилась с папой своими впечатлениями. Оказывается, он тоже учился у профессора Вундерстайна, только тот был тогда очень молод, только что получил кафедру. Отец поведал мне, что профессор Вундерстайн – прямой потомок рыцаря Валента Вундерстайна, героя Битвы при перевале, и носит графский титул, только не любит, когда это подчеркивают. Он считает себя в первую очередь ученым, а уж затем – титулованным аристократом. В общем, мой отец окончательно укрепил во мне образ профессора Вундерстайна, как рыцаря без страха и упрёка. И вдруг, после Рождественских праздников курс лекций по отечественной истории продолжил читать уже не твой отец, а профессор Гудман. Он, конечно, тоже хороший лектор и прекрасно знает предмет, к тому же он ученик профессора Вундерстайна, он сам об этом рассказывал, когда мы были в Археополисе. Но он – обыкновенный. Понимаешь? (Поль кивнул).

И вот, я прихожу в библиотеку, чтобы взять кое-какие книги для экзамена, и вдруг вижу книгу по геральдике, и на обложке – имя твоего отца. Кто-то её сдал. А я эту книгу не читала и даже не видела. Вот и попросила, чтобы мне её выдали тоже. Скажи, если бы не эта книга, заговорил ли бы ты со мной?

– Вряд ли, – задумчиво произнёс Поль. – Не нашёл бы предлога, а просто так приставать к девушкам, да ещё в библиотеке – я так не могу.

– Ну вот, значит, это тоже знак судьбы, – резюмировала Полина. – Нас просто что-то подталкивало друг ко другу. Так вот. Ты ко мне обратился, и я впервые на тебя взглянула, и что-то во мне… не знаю, как сказать… щёлкнуло. Ну, знаешь, как будто какой-то выключатель вдруг включился. В тебе было что-то такое, как в твоём отце: какая-то особая осанка, взгляд, даже манера смотреть. А ещё, у тебя были очень грустные глаза. Я поняла, что такой взгляд может быть только у человека, у которого большое горе. Мне сразу захотелось утешить тебя, стереть на твоём лице эти следы печали. Знаешь ли ты, мой муж, что женщины часто влюбляются в мужчин, испытывая чувство сострадания?

– «Она меня за муки полюбила, а я её – за состраданье к ним», – процитировал Поль слова Венецианского мавра.

– Вот именно. Шекспир был знатоком женского сердца. Ну, а когда я вышла, и мы стали разговаривать, я окончательно пропала. Мне нравились твоя вежливость, простота в общении, искренность и какое-то трепетное, даже чуть старомодное обращение с девушкой. Ты тоже был рыцарем, рыцарем до мозга костей и сразу обосновался в моём сердце. Но я запрещала себе даже думать о чём-нибудь ещё, кроме дружбы. Ведь между нами, по моему представлению, была непреодолимая пропасть: ты аристократ, дворянин с длинной вереницей благородных предков, а я – простая девушка из самой обыкновенной семьи. В то же время, во мне присутствовала гордость: я ни за что не допустила бы оказаться в роли временной игрушки в руках отпрыска знатного семейства. Всё это терзало меня, и я почти каждый день внушала себе, что пора прервать знакомство, которое ни к чему хорошему привести не может. Но всё же любовь была сильнее. Как я радовалась каждому твоему письму! Я зачитывала их буквально до дыр ( – И я тоже, – вставил Поль). И вот, наконец, наступил день нашей встречи после летней разлуки. И чем это свидание закончилось?

– Не вспоминай! – перебил её Поль. Для меня это просто как жуткий ночной кошмар. Я был совершенно не готов к такой подлости и буквально окаменел. Мне до сих пор стыдно, что я тогда не дал должного отпора и не защитил свою любовь. Поделом мне были те страдания, которые я пережил после этого.

– Я тоже страдала, хотя это и не извиняет мою жестокость. Я твердила себе, что ты оказался обычным светским повесой, ветреником, порхающим от одной девушки к другой, и что я должна приложить все силы и выбросить тебя из своего сердца. Но не могла. Потом я попала в ваш дом и невольно стала к тебе присматриваться. Ты вёл себя совсем не так, как легкомысленный ловец удовольствий. Наоборот, после занятий ты сразу спешил домой и уединялся в своей комнате. А когда мы сидели напротив друг друга за обеденным столом, я старалась не поднимать головы, чтобы не видеть твоих грустных, исстрадавшихся глаз. Я твердила себе, что ты прикидываешься несчастным, чтобы сломить меня. Шли дни за днями, ничего не менялось. Разве можно было притворяться так долго?