Тайна жаворонка

– Ну а потом доктор Грейг без вопросов зафиксировал смерть. Думаю, он всё понял. Леди Хелен, конечно, говорила с ним очень убедительно. И наверняка он достаточно часто лечил её ушибы и вправлял переломы, чтобы понять, что происходит за закрытыми дверьми поместья Ардтуат. Так что, может быть, договориться с ним оказалось не так уж трудно.

Некоторое время я не в силах говорить, от боли у меня сжимается горло. Я хочу плакать о маме, которая, не раздумывая, защитила своих отца и будущего ребёнка. Я хочу плакать о двух маленьких мальчиках, которые сидели, дрожа, в темноте под дверью этого домика, готовые рогатками отбивать нашу семью от полицейских. И ещё хочу плакать от жгучего чувства стыда, что так бездарно потратила свою жизнь, стоившую им всем так дорого.

Дэйви обнимает меня, гладит мои волосы. Я смотрю на него и вижу в его взгляде ту же боль, вижу, что уголки его губ смотрят вниз.

– Ты правильно сделал, что мне рассказал. Я рада.

Он наконец улыбается, и его серые глаза – океан любви. Такой глубокой, что у меня перехватывает дыхание.

– Все были ко мне так добры, – шепчу я. – И я даже не знала. Я отплатила вам грубостью и неблагодарностью. Как мне всех вас благодарить?

Он смеётся.

– Ты уже нас отблагодарила. Как мы тобой гордились, видя твоё имя на афишах Вест-Энда! Ты себе представить не можешь, каким счастьем для нас всех стало ощущение причастности к чему-то великому.

– А потом я всё испортила, потеряв голос и лишившись карьеры.

– Ты ничего не испортила, кроме собственной жизни, Лекси, – говорит он мягко, – и то лишь потому, что считаешь себя неудачницей. Ты поступила так, как мы все и хотели. Вернулась домой, привезла сюда Дейзи. И обрела новые песни.

Его слова облегчают мою боль, и я его целую.

А потом он с улыбкой говорит:

– Хотя, конечно, насчёт песен – это моя заслуга.

– Ох, какой же ты нахал, Дэйви Лаврок, – возникаю я и вновь целую его.

А потом, когда огни в камине гаснут, и последняя вспышка пламени освещает гостиную, прежде чем она погрузится во тьму, я беру его за руку и на цыпочках веду мимо комнаты Дейзи, в спальню.

Лекси, 1979

Я развешиваю белье, когда появляется маленький красный фургон почтальона, ползущий вдоль берега залива. Проверив, хорошо ли держится комбинезон Дейзи – ветер всегда норовит сорвать одежду с верёвки и разбросать по веткам сосен – я иду встречать его у ворот. Он протягивает мне небольшую пачку конвертов, и мне становится нехорошо: большая часть из них коричневые, и внутри, очевидно, счета. Я живу на последние сбережения, и теперь они быстро тают.

– Вижу, вам пишет адвокат из Инвернесса, – жизнерадостно замечает почтальон. Это его прерогатива – тщательно проверять почту, перед тем как разнести по адресатам, поэтому он обычно знает, у кого день рождения, кто получил посылку и – в моем случае – кому приходят постыдные, ярко-красные последние напоминания об оплате счёта за электроэнергию.

Адвокат занимается маминым имуществом, и поэтому это письмо может быть новостью о том, что всё наконец улажено. Не то чтобы я ожидала от наследства очень уж многого. Мама всегда жила скромно, сама растила себе продукты в огороде. Обычно я старалась оплатить ей билет на поезд до Лондона, потому что в те времена я зарабатывала неплохие деньги, а у неё, хотя она умела сводить концы с концами, лишних было мало. Но, может быть, у меня появится немного денег, чтобы прожить еще месяц или два в домике смотрителя, прежде чем мне придётся столкнуться с неизбежным и продать его.

Мысль о том, что мне вновь предстоит переехать, ранит меня сильнее, чем я когда-то могла себе представить. За прошедшие месяцы, в которые я узнала историю моей семьи, я словно отрастила корни, медленно, но прочно связавшие меня с домиком смотрителя. Он стал родным для меня и для Дейзи, и мне больно думать о том, что этот период моей жизни скоро будет позади. Я представить не могу, как буду прощаться с Бриди, с Элсбет и другими мамочками. Представить не могу, что больше не смогу учить старым песням новые поколения детей, передавать многовековой опыт. И невыносимее всего мысль, что придётся оставить Дэйви. Но он здесь живёт, здесь зарабатывает себе на жизнь, а мне придётся поискать эту возможность в другом месте. Рано или поздно мне всё равно пришлось бы оставить поместье Ардтуат и перебраться в большой город, чтобы прокормить себя и своего ребёнка.

Я благодарю почтальона, стараясь улыбаться и не показывать, что у меня проблемы, машу ему рукой и отношу письма в дом. Сразу бросаю коричневые конверты на кухонный стол, решив просмотреть их потом, когда прочитаю письмо от адвоката. Информации там мало: это просто просьба позвонить и договориться о встрече, чтобы приехать в Инвернесс при первой же возможности. Возвращаю письмо на стопку коричневых конвертов и начинаю готовить Дейзи обед, пока она, напевая себе под нос, катает трактор вокруг моих ног.