В ответ г-жа Лалуэт сочла должным заметить, что эта почетная обязанность стала, на их взгляд, слишком опасной, чтобы так уж крепко за нее цепляться. Но г-н непременный секретарь возразил, что поздно поворачивать назад,
– Вот это-то меня и пугает! – вздохнул г-н Лалуэт.
В конце концов, поскольку они были уверены, что великий Лустало ничего не знает о разоблачении своей тайны, их положение показалось им не таким уж страшным. Во всяком случае, гораздо менее тревожным, чем когда они и понятия не имели, отчего умерли трое предыдущих соискателей. Г-жа Лалуэт высказала на этот счет еще несколько колкостей, но было очевидно, что она еще не успела остыть от горячего воодушевления толпы почитателей, осаждавшей их дом, и ей трудно вот так просто отказаться от славы. В итоге условились, что господа академики с утра пораньше запрутся в Словарном зале, чтобы за его глухой дверью надежно спрятаться от всех, включая, разумеется, и великого Лустало. Кроме того,
Итак, г-н Патар и г-н Лалуэт ожидали начала заседания в Словарном зале, затолкав себе вату в уши и нацепив на носы синие очки. Лишь несколько минут отделяло их от того момента, когда блестящая память г-на Лалуэта обретет прекрасный повод обессмертить себя во славу изящной словесности.
Снаружи донесся ропот нетерпения.
– Час пробил, – объявил г-н Патар. – Час пробил!
Он решительно отпер замок и взял под руку своего нового коллегу. Но тут кто-то грубо распахнул дверь и тотчас захлопнул ее за собой. Оба академика стремительно отпрянули назад, испустив крик ужаса.
Перед ними стоял великий Лустало!
– Вот как! Вот как! – сказал он слегка дрожащим голосом, насупив брови. – Вот как! Вы стали носить очки, господин непременный секретарь? О! И вы, господин Гаспар Лалуэт, тоже? Приветствую вас, кстати, господин Лалуэт, давненько не имел счастья лицезреть. Весьма польщен!
Г-н Лалуэт промямлил в ответ что-то маловразумительное. Г-н Ипполит Патар пытался тем временем вернуть себе хоть часть самообладания, поскольку наступил самый ответственный момент. При этом их обоих более всего тревожило одно и то же: великий Лустало упорно что-то прятал за спиной.
Но самое ужасное заключалось в том, что держался он как ни в чем не бывало. Тем не менее, великий Лустало явно что-то подозревал.
Г-н Ипполит Патар коротко и сухо кашлянул и ответствовал, стараясь не упускать из виду ни одного движения великого ученого:
– Д-да, знаете ли, мы с господином Лалуэтом вдруг обнаружили, что у нас… э… несколько утомленный вид.
Лустало шагнул вперед.
Они отступили назад.
– Где же вы это вдруг обнаружили? – зловеще усмехнувшись, поинтересовался великий ученый. –
Г-н Лалуэт испытал некоторое помрачение рассудка, но г-н Патар сопротивлялся изо всех своих последних сил и возразил, что г-н Лустало – самый рассеянный из людей – воистину сам не ведает, что говорит, ибо ни он, Патар, ни г-н Лалуэт вчера Париж не покидали.
Великий Лустало опять усмехнулся. Он по-прежнему прятал руку за спиной.
Вдруг он резко выбросил эту руку вперед – к несказанному ужасу господ академиков, которые мгновенно одной рукой поплотнее надвинули на глаза очки, а другой – поглубже запихали в уши вату. Им показалось, что прямо на них нацелен
Но в руке великого Лустало оказался зонтик.
– Мой зонтик! – непроизвольно воскликнул г-н непременный секретарь.
– Я вас за язык не тянул! – глухо прорычал ученый. – Ваш зонтик, господин непременный секретарь! Который вы забыли в поезде на обратном пути из Ла Варенна! Мне эту вещицу принес знакомый проводник, который знает и вас, поскольку не раз видел нас вместе. Эх, господин непременный секретарь! Эх! – Великий Лустало все больше выходил из себя, размахивая зонтиком, который г-н Патар безуспешно пытался перехватить. – Эх! Эх! И вы еще твердите, что я рассеян! Да мне никогда в жизни не стать таким раззявой, как вы! Забыть свой любимый зонтик! Зонтик господина непременного секретаря! Но уж я-то о нем и впрямь позабочусь. Как о своем собственном!
С этими словами ученый с размаху швырнул зонтик через все помещение. Тот, многократно кувыркнувшись в воздухе, угодил прямо в бесстрастную физиономию Армана Жана дю Плесси, кардинала де Ришельё, и разлетелся на кусочки.
Потрясенный этим святотатством, г-н Патар возопил было, но тут лицо великого Лустало сделалось таким ужасным, что крик, готовый сорваться с уст, так там и остался. Застрял подобно некоей возможности – или невозможности – в горле г-на непременного секретаря.