Тайна желтой комнаты. Заколдованное кресло

– Надеюсь, что так оно и будет. Это все, чего я желаю добиться этой ночью.

Я не стал настаивать, по опыту зная, сколь неуместны и бессмысленны в подобных случаях любые возражения. Однако он сообщил мне, что с самого утра его стараниями и усердием сторожей за замком ведется неусыпное наблюдение, поэтому никому не удастся приблизиться сюда незамеченным, – его, сыщика, обязательно предупредят, а если никто не придет снаружи, о тех, кто находится внутри, беспокоиться нечего.

Часы, которые он достал в этот момент из жилетного кармана, показывали половину седьмого. Рультабий встал, подал мне знак следовать за ним и без всяких предосторожностей, не пытаясь даже приглушить шум шагов и не призывая меня к молчанию, провел меня через всю прямую галерею; свернув в правое крыло, мы дошли до лестничной площадки и пересекли ее. Затем мы продолжили свой путь по галерее левого крыла и миновали апартаменты профессора Станжерсона. В конце галереи, как раз перед самым донжоном, была комната, которую занимал Артур Ранс. Мы знали это, так как в полдень видели американца у окна этой комнаты, выходившего во двор. Дверь его комнаты находилась в поперечном конце галереи, сама комната располагалась поперек этой галереи, ею она и заканчивалась с этой стороны. Таким образом, дверь комнаты Артура Ранса оказывалась строго напротив восточного окна, размещенного в противоположном конце галереи, в правом крыле, там, где в прошлый раз Рультабий поставил папашу Жака. Если повернуться спиной к этой двери, то есть просто выйти из комнаты, перед нашим взором откроется вся прямая галерея: левое крыло, лестничная площадка и правое крыло. Невидимой оставалась только сворачивающая галерея правого крыла, и это вполне естественно.

– Сворачивающую галерею, – сказал Рультабий, – я оставляю за собой. А вы, когда попрошу, придете и встанете здесь.

И он провел меня в маленький, темный, треугольный чуланчик, бывший частью галереи и расположенный наискось, слева от комнаты Артура Ранса. Из этого угла я видел все, что происходит в галерее, с такой же ясностью, как если бы стоял у двери Артура Ранса, и даже мог следить за ней. Дверь чуланчика, которому предстояло стать моим наблюдательным пунктом, была застеклена не матовым, а обычным стеклом. В галерее, где горели все лампы, было светло, а в чулане – совсем темно. Такой удачной позиции позавидовал бы любой шпион.

Ибо что мне поручалось делать, как не шпионить, выполняя низкую работу полицейского? Разумеется, это не могло не вызывать у меня отвращения, и, кроме естественных инстинктов, этому противилось достоинство моей профессии, восстававшее против такого странного превращения. В самом деле, если бы меня вдруг увидел глава сословия адвокатов, если бы о моем поступке узнали во Дворце правосудия, как отнеслись бы к этому в коллегии адвокатов? Что же касается Рультабия, то он даже не подозревал, что мне могло прийти в голову отказать ему в услуге, о которой он меня просил. Да я ему, собственно, и не собирался отказывать: во-первых, потому что побоялся бы прослыть в его глазах трусом; во-вторых, потому что думал, что всегда сумею отстоять свое право всюду доискиваться истины, пускай даже в качестве любителя; в-третьих, потому что было уже слишком поздно отступать. Отчего такого рода сомнения не возникали у меня раньше? И почему угрызения совести не мучили меня? Да потому, что меня разбирало любопытство. К тому же я оправдывал себя тем, что хотел участвовать в спасении женщины, а существуют ли такие профессиональные правила, которые воспрепятствовали бы столь благородным намерениям?

Мы двинулись в обратный путь по галерее. Когда мы были уже возле апартаментов мадемуазель Станжерсон, дверь ее гостиной распахнулась и на пороге показался метрдотель, прислуживавший за ужином (вот уже три дня, как господин Станжерсон ужинал со своей дочерью в гостиной на втором этаже); дверь так и осталась полуоткрытой, и мы прекрасно видели, как мадемуазель Станжерсон, воспользовавшись отсутствием прислуги и тем, что ее отец наклонился, поднимая с пола предмет, который она уронила, поспешно вылила содержимое какого-то пузырька в стакан пожилого профессора.

Глава XXI В засаде

Этот поступок, который буквально потряс меня, казалось, не слишком-то взволновал Рультабия. Когда мы вернулись в свою комнату, он, ни словом не обмолвившись о замеченной нами сцене, стал давать мне последние указания. Сначала нам предстояло поужинать. Затем я должен был войти в темный чулан и оставаться там до тех пор, пока что-нибудь не увижу.