Тайна желтой комнаты. Заколдованное кресло

Чтение обвинительного акта прошло, как это чаще всего бывает, без всяких происшествий. Я не стану приводить здесь долгого допроса, которому подвергли господина Дарзака. Он отвечал самым естественным и в то же время таинственным образом. Все, что он говорил, казалось вполне обоснованным, все, о чем он молчал, выглядело ужасным даже в глазах тех, кто чувствовал его невиновность. Его молчание по тем пунктам обвинения, которые мы уже знаем, оборачивалось против него и грозило ему неминуемой гибелью. Он не поддался на уговоры председателя судебного заседания и прокурора. Те настаивали, твердили, что молчание при подобных обстоятельствах равносильно смерти.

– Хорошо, – заявил он в ответ, – в таком случае мне придется пойти на это, но я невиновен!

Воспользовавшись этим моментом, мэтр Анри-Робер с поразительной ловкостью, какой был славен, попытался возвеличить характер своего подзащитного, сославшись на самый факт его молчания и намекая на некий моральный долг, который одни только героические души могут взять на себя и неукоснительно следовать ему. Знаменитому адвокату удалось полностью убедить лишь тех, кто знал господина Дарзака, остальные все еще колебались. Был объявлен перерыв, затем начались свидетельские показания, а Рультабий все не приходил. Каждый раз, как открывалась дверь, все взоры устремлялись к ней, затем обращались к директору газеты «Эпок», с невозмутимым видом сидевшему на своем месте. Наконец все увидели, как он сунул руку в карман и вытащил из него какое-то письмо. Этому жесту сопутствовал громкий шепот, прокатившийся по залу.

В мои намерения вовсе не входит описывать здесь все перипетии процесса. Я достаточно долго рассказывал о каждом этапе этого дела и не собираюсь навязывать читателям новый перечень событий, окруженных непроницаемой тайной. Мне не терпится поскорее добраться до поистине драматического момента этого незабываемого дня. Случилось это в ту минуту, когда мэтр Анри-Робер задавал вопросы папаше Матье, который, стоя между двумя жандармами у барьера, отделяющего судей от публики, пытался оправдаться, доказывая, что не убивал «зеленого человека». Тут вызвали его жену и устроили ей очную ставку с ним. Разразившись рыданиями, она призналась, что была «подругой» лесника, что муж ее догадывался об этом; однако она твердо стояла на том, что он не причастен к убийству «ее друга». Тогда мэтр Анри-Робер обратился с просьбой к суду соблаговолить сразу же заслушать в этой связи Фредерика Ларсана.

– В краткой беседе, – заявил адвокат, – которую я только что во время перерыва имел с Фредериком Ларсаном, он дал мне понять, что смерть лесника можно объяснить иначе, без вмешательства папаши Матье. Любопытно было бы познакомиться с гипотезой Фредерика Ларсана.

Пригласили Фредерика Ларсана. Он высказался совершенно определенно:

– Я не вижу необходимости примешивать сюда папашу Матье. Я уже говорил об этом господину де Марке, однако смертоносные угрозы Матье, видимо, повредили ему в глазах господина судебного следователя. На мой взгляд, покушение на мадемуазель Станжерсон и убийство лесника – это одно и то же дело. В убийцу мадемуазель Станжерсон, бежавшего через центральный двор, стреляли; стрелявшие вполне могли подумать, будто задели его, они могли также подумать, что убили его, на самом же деле он всего лишь споткнулся в тот момент, когда уже готов был исчезнуть, свернув за угол правого крыла замка. Там он наткнулся на лесника, который, безусловно, хотел воспрепятствовать его бегству. В руках убийца все еще держал нож, которым только что ранил мадемуазель Станжерсон. Он ударил им лесника и попал в сердце. Смерть наступила мгновенно. Такова ретроспектива событий.

Это простое объяснение показалось тем более приемлемым, что многие из тех, кто интересовался тайной замка Гландье, уже пришли к такому выводу самостоятельно. Послышался шепот одобрения.

– А что же сталось в таком случае с убийцей? – спросил председательствующий.

– Он, господин председатель, несомненно, спрятался в этом темном углу, а после того, как люди из замка унесли тело лесника и никого во дворе не осталось, злодей сумел преспокойно уйти.

В этот момент из глубины стоявшей публики послышался юношеский голос. Ко всеобщему изумлению, он произнес следующее:

– Что касается удара ножом в сердце, я согласен с Фредериком Ларсаном. Но не соглашусь с ним относительно способа, какой избрал убийца, чтобы скрыться!

Все обернулись, пытаясь разглядеть говорившего, судебные исполнители засуетились, призывая публику соблюдать тишину. Председательствующий сердито осведомился, кто это позволил себе возвысить голос, и потребовал немедленно вывести нарушителя порядка из зала, но тут снова донесся все тот же звонкий голос:

– Это я, господин председатель, это я, Жозеф Рультабий!

Глава XXVII, в которой Жозеф Рультабий является во всем блеске своей славы