— Зал должен рухнуть, но дофин обязан остаться невредим, — сказал Леклерк. — Вы, как и я, в ужасе от такого преступного умысла, а потому мы сделаем все, чтобы он не осуществился. Не исключено, нам придется принести в жертву много народу, однако мы примем меры, дабы уменьшить опасность; увы, полностью избежать жертв не удастся: необходимо делать вид, что мы исполняем приказ королевы, иначе гнев ее обрушится на наши головы.
И все случилось так, как задумал отважный Леклерк. Помост с креслом дофина упирался в капитальную стену, а потому остался нерушим, в то время как скамьи вокруг него рухнули. Благодаря стараниям Леклерка и главного строителя погибло всего двое. Когда Леклерк вернулся, встретили его дурно; Изабелла обвинила его в слабости и предательстве. Опасаясь, что Леклерк проговорится, королева бросила его в Бастилию; там он непременно бы погиб, если бы дофин, взойдя на трон, не воздал несчастному по справедливости и не вызволил его из темницы; к тому времени Изабелла уже покинула мир живых, и Леклерк, не боясь более ее гнева, во всем признался.
Состояние короля ухудшалось с каждым днем. И вот 20 октября 1422 года во дворце Сен-Поль несчастный государь, окруженный своими малочисленными придворными, испустил последний вздох. К его смертному одру не явился ни один принц крови, а в сундуках его не нашлось денег, чтобы оплатить его похороны. Вынужденный вмешаться парламент издал постановление, согласно которому мебель покойного продали, дабы покрыть расходы на его погребение.
Добрый государь, обладавший множеством добродетелей и почти не имевший пороков, скончался в нищете; подданные почитали его и называли
В толпе, присутствовавшей на похоронах, стенали и лили слезы; подданные оплакивали любимого монарха, равно как и собственные несчастья. Ораторы прославляли достоинства покойного государя, но никакая речь, какой бы возвышенной она ни была, трогательностью своей не могла сравниться со слезами народа. Уверен, увидев эти бесценные и сладостные слезы, Предвечный в своем небесном чертоге воздаст государю за его добродетель. Ибо никогда Он не говорит королям, явившимся к подножию Его трона: «Если вас хвалили несколько льстецов, вы достойны меня»; Он смотрит, как подданные провожают своего монарха, и, узрев их искреннюю печаль, речет: «Садитесь со Мной одесную, ибо вы были подобием Моим на земле».
Едва тело Карла упокоилось в последнем пристанище в Сен-Дени, герольд, призывавший молиться о душе Карла VI, провозгласил: «Да здравствует Генрих Ланкастер, король Франции и Англии!» Герцог Бедфорд, замещавший брата, въехал в Париж, приказав везти впереди себя обнаженный меч; у наших государей такого обычая не водилось, и сердца народа наполнились страхом и ужасом.
Свои интересы королева по-прежнему связывала с Англией; ее желание ускорить выполнение всех статей Аррасского договора ни для кого не являлось секретом. Пока дофин короновался в Пуатье, Изабелла уговорила Бедфорда созвать всех вельмож королевства и объяснить им, что во исполнение этих соглашений никто во всем королевстве не смел оказывать поддержку убийцам герцога Бургундского, главным из которых значился сам дофин.
И вот когда в большом зале парламента собрался весь цвет французского дворянства, герцог-регент заявил:
— Корона Англии, равно как и Франции, переходит к Генриху VI, сыну принцессы Екатерины и короля Англии, скончавшегося в Венсенне. Корона Франции отныне принадлежит юному Генриху, и так называемый дофин Карл теряет право претендовать на нее; исключение из числа наследников французской короны получает силу повсюду, равно как и вынесенный ему приговор, признающий так называемого дофина виновным в убийстве герцога Бургундского.
Дворяне, собравшиеся в зале, вновь принесли присягу, а следом за ними и представители иных сословий; присягали каждый в отдельности, в присутствии канцлера.
Подписанный документ немедленно доставили в Лондон и передали королеве Екатерине и ее сыну.
Изабелла торжествовала! Презрев законы природы, жестокая женщина наконец отомстила ненавистному ею сыну, опозорив себя вместе со всем народом, коим она управляла — хотя и не была достойна править!
Политика, проводимая Изабеллой, сблизила ее с Бедфордом; узы их еще больше окрепли, когда герцог женился на Маргарите, вдове дофина Иоанна. Так пусть же умолкнут те, кто говорит об охлаждении отношений королевы и регента; вспомним: признательность — добродетель, чуждая государям.
Разумеется, связи между частными лицами в политике не играют никакой роли; политики вспоминают о добродетелях, только когда те оказываются им полезными.