Тайная история Владимира Набокова

Шести польским концентрационным лагерям предстояло превратиться в фабрики смерти: миллионы людей по зимним сугробам, по весенней распутице, по летним полям и по осенним хлябям вагонами свозили на страшную гибель. Летом 1942 года рейхсминистр пропаганды Йозеф Геббельс с вызовом объявил миру о стратегии уничтожения, на которую якобы толкнули Германию воздушные налеты союзников.

Конечно, на Западе тогда не вполне отдавали себе отчет в том, что готовил Геббельс: даже сейчас, по прошествии стольких лет, подобное не укладывается в голове. После заявления рейхсминистра между французским правительством и нацистским оккупационным руководством прошли переговоры об аресте и депортации с территории Франции всех евреев возрастом от шестнадцати до шестидесяти пяти лет. Операция называлась «Весенний ветер» (Vent printanier). Французский президент Пьер Лаваль не захотел выдавать евреев с французским гражданством, но, чтобы заполнить квоты, предложил немцам контингент, о котором те не просили: детей иностранных евреев. В течение ближайших недель, шокируя мир сценами вопиющего насилия, французские власти арестовали и отправили в лагеря свыше десяти тысяч евреев, взрослых и детей.

Лаваль убеждал группу французских дипломатов (а может, и самого себя), будто эти меры направлены на высылку из страны «опасного элемента» – евреев без гражданства – и что таким образом государство печется «о здоровье и гигиене нации». Однако со стороны подоплека происходящего просматривалась предельно ясно. В рядах «Сражающейся Франции» бурно обсуждали слухи о том, что триста французских полицейских уволили за отказ участвовать в арестах, а чиновников снимают с должности за сочувственное отношение к евреям.

Еврейские семьи вывозили на велодром д'Ивер. Детям, многие из которых были настолько малы, что не могли себя назвать, нашивали на одежду металлические бирки с именами. Сначала родителей забрали в Дран-си, а детей оставили на стадионе. В течение нескольких дней маленьких узников развозили по другим лагерям (причем ни разу за это время не покормили), а потом тоже отправили в Дранси.

К середине 1944 года из Дранси на восток вывезли свыше шестидесяти тысяч евреев – трижды в неделю от лагеря отходили груженные людьми составы. Поговаривали, что поезда идут в центры уничтожения. Наверняка никто ничего не знал.

Перед отправкой заключенных брили наголо и тщательно обыскивали. Их в последний раз кормили и давали последнюю открытку, чтобы они могли написать близким. Детей ждала та же участь, что и взрослых. Бывало, что сначала в неизвестном направлении увозили родителей, а через несколько недель тот же путь до той же конечной точки проделывали и дети.

Среди этих несчастных без гражданства были не только немецкие и польские беженцы, в их число входили русские евреи – дети и взрослые. За несколько недель до того, как Иосиф и Георгий Гессены совершили окружной маневр через Испанию, Илью Фондаминского забрали в Дранси и втолкнули в поезд. Чуть меньше чем через две недели, в сентябре, бывшего мужа Сони Слоним Макса Берльштайна тоже отправили на восток транспортом № 37 из Дранси. Обоих ждала та же судьба, что и многих других евреев, депортированных из Парижа. Вероятнее всего, они вскоре после прибытия оказались в газовых камерах Биркенау – участь, которой чудом избежали Вера и Дмитрий Набоковы.

9

Возможно, французские коллаборационисты действительно не понимали (или не хотели понимать), чему потворствуют. И они были не одиноки. Эта немощь воображения носила глобальный характер и не обошла стороной США. В сентябре 1943 года, когда машина массового истребления заработала в полную силу, Рузвельт получил очередное свидетельство массовых зверств из уст очевидца – католика, участника польского Сопротивления Яна Карского. Чтобы добыть точные сведения, Карский отважился посетить варшавское гетто и пробраться в лагерь уничтожения в польском городе Белжец, попал в плен и пережил допросы и пытку. В качестве посланника правительства Польши в изгнании Карский поехал в Англию, а оттуда в США. Но когда он рассказал об увиденном, член Верховного суда Феликс Франкфуртер ему не поверил. Карский был поражен реакцией Франкфуртера. Десятилетия спустя он процитировал фразу, которую судья произнес, объясняя свою позицию польскому послу в США: «Я не говорил, что он лжет. Я сказал, что не могу ему поверить. Тут есть разница».

Информация, ради получения которой Карский рисковал жизнью, не оказала почти никакого воздействия на верхние эшелоны американской власти. А тем временем нацисты объявили на него настоящую охоту. Вернуться в польское подполье Карский не мог и остался в Америке.

Он был не единственным католиком, вступившим в борьбу на оккупированных территориях Европы. Зинаида Шаховская участвовала во французском Сопротивлении. Верина сестра Лена помогала иезуитам в Берлине, несмотря на то что у нее был маленький сын. Ее арестовали и дважды допрашивали в гестапо.