Тайная любовь княгини

Андрей являлся старшим среди Шуйских и не однажды затевал с ними разговор о том, что куда вольготнее было бы иметь свой удел, где даже сам государь ступал бы не хозяином, а гостем, сняв у ворот шапку. Князья тоже грустили о далекой старине и с удовольствием пересказывали семейные предания о тех временах, когда предки нынешних московских господарей поклонами приветствовали Шуйских и слали в их дворы скороходов с пасхальными яйцами.

Они с охотой внимали речам Андрея:

– Пусть лучше московские князья дожидаются в передней Шуйских, а не наоборот! Нам, старшим Рюриковичам, перед младшими братьями шапки ломать не пристало!

Но далее крамольных бесед дело, однако, не заходило, а когда Андрей задирал на Думе самого государя, Шуйские понуро опускали глаза, опасаясь великой опалы.

Однажды, будучи во хмелю, князь Андрей не пожелал встать при появлении Василия Ивановича, даже толчки в бок не могли поднять строптивого боярина.

– Мне ли гнуть шею перед московскими господарями, чьи предки за моими родителями коней водили, – басовито произнес со своего места Шуйский.

Великий князь помрачнел и вплотную подступил к холопу.

– Вот видишь в левой руке яблоко? Это держава! Так я держу в руках всю землю русскую. А видишь в правой руке скипетр? Для чего он? Не ведаешь! А для того, чтобы наказывать им крамольных холопов. – И Василий Иванович сильным ударом угостил мятежного слугу. – А теперь прочь с моих глаз, пока в железо не обул!

Не стерпев обиды, Андрей Михайлович съехал на следующий день к дмитровскому князю Юрию.

Тот принял боярина с радостью. Приобнял по-медвежьи и молвил:

– Поболее бы таких другов при моем дворе, тогда достаток бы не переводился.

– Ты, Юрий Иванович, Шуйских не обижай, землицей нас надели, вот тогда мы за тебя все заедино встанем.

– Не обижу, Андрей Михайлович, права прародительские получим – уделом будешь владеть так же вольно, как суздальские князья.

– Господарю московскому меня не выдашь?

– Не выдам, родной, а еще именьице тебе под Дмитровом дам, присовокупишь владение к своему уделу.

Дурная весть застала Андрея Михайловича на пути к новому именьицу. На проселочной дороге, перед самым въездом в село, Шуйского догнал конный отряд дмитровского князя.

– Тпру! – ухватил пятерней под уздцы Андрееву лошадь русоволосый десятник. – Поворачивай в город, боярин, Василий Иванович сердит на тебя и хочет видеть на своем дворе.

Шуйский узнал в отроке караульничего великого князя.

– Более московскому господарю я не служу. Один у меня хозяин – Юрий Иванович. Ведомо вам, что я в именьице свое еду, которое он мне в награду отдал?

– Ведомо, Андрей Михайлович, – не отступался десятник, – ведомо и то, что перстень он тебе дал со своего безымянного пальца. – И князь невольно взглянул на руку, где, балуясь солнечными лучами, блестел огромный рубин. – А еще ведомо нам о том, что московский государь за строптивость твою велел привезти тебя в столицу в железах. – Простоватое лицо десятника приобрело твердость. – Эй, дружинники, стащите князя с лошади да укротите его дерзость пудовыми цепями.

– Не прикасайся! Сам я слезу, – пожелал Андрей Михайлович. – Знает ли Юрий Иванович, что вы своеволие чините?

– Это когда же воля московского государя своеволием была? Передал Василий Иванович братцу цепь длиной в две сажени[37] и сказал: «Ежели не хочешь сидеть на ней сам, так одень в железо своего слугу Андрея Шуйского!» Так что не противься, князь, а железо мы это на тебя примерим, оно в самый раз будет к твоим княжеским бармам.

– Может, перед вами и голову нагнуть, чтобы вы на меня цепь набросили и придушили, как кота шелудивого. Получай! – И Андрей Шуйский что есть силы двинул в переносицу отрока.

Шапка с детины слетела и под стопами Шуйского утопла в грязи. Андрей дрался с изворотливостью искушенного в кулачных поединках бойца. Он умело уворачивался, отклонялся в стороны и, не обращая внимания на выбитые зубы и разбитые пальцы, вновь наносил удары. Но когда на плечи Шуйскому налегли сразу трое молодцов, Андрей признал:

– Все! Я ваш!

Детина сморкнулся кровавой соплей и, отерев пальцы о подол кафтана, сдержанно заметил:

– А чего ты хотел, чтобы дмитровский князь на себя цепи надел? Вяжите его покрепче, отроки, а ежели Андрей характер свой княжеский будет выказывать, так вы его ногами поучите.

– Как скажешь, голова, – отозвались дружинники, растирая по лицам кровь и предвкушая неизбежную расплату.

Андрей Михайлович Шуйский просидел в Боровицкой башне ровно год, оставил в ее стенах еще три зуба. Он вышел на свободу сразу после смерти московского государя по милостивому велению Елены Глинской.

Вернувшись из опалы, князь Андрей занял привычное в Думе место. Он как будто еще более окреп, выражение его лица осталось таким же задиристым и нахальным, а появившаяся шепелявость придавала речам боярина Шуйского еще большую особливость. И к его давнему прозвищу добавилось еще одно – Щербатый.

Присмирели бояре. А княжич Иван, смущаясь присутствия многого числа мужей, прятал круглое лицо в складки матушкиного платья.