Тайная одержимость

Действительно, почему не рассказал полиции? Тому же полковнику Алаеву – лучшему другу своего лучшего друга? Не уж-то испугался быть упрятанным в психушку?

Вот только страх быть непонятым оправданием являться не мог, поскольку обыкновенного Александра – Александра-человека, с красивыми зелеными глазами да с габаритами, соответствующими нормам, Дмитрий видел. Видели все, кто в час прихода Александра в «Красную метку» находился в главном зале. Однако и незнакомца, «некстати так забредшего под вечер за порцией живительного пойла», в своих рассказах Дмитрий не упомянул – почему? И сколько раз уже это «почему» останется без нужных ответов?

Хотя, быть может, Нелли ошибалась, и одному из ferus, на поверку, в образовавшейся в тот вечер толкотне, свезло проникнуть в разум Дмитрия? А кем оказался этот ferus – Александром или же Кассиэлем – значения не имело, главное – результат.

И вновь подумала о Ликерии. А много ли увидела она?

Нелли напряженно вздохнула. Темных дыр в ее жизни, требующих внимания световых прожекторов, по-прежнему оставалось много. Однако среди всех беспросветных неясностей, горой возвышаясь над остальными, стоял безответным еще один вопрос: почему на столь серьезный разговор с Дмитрием она решилась только сейчас?

Почему вопрос безопасности Александра стал актуальным для Нелли только теперь, по прошествии времени после случившегося? Раньше меньше беспокоилась о своем мужчине? Ничуть. Тогда отчего же? Почему не отложила дела, связанные со своим перерождением, и не помчалась к Дмитрию за разъяснениями? Ведь с перевоплощением своим она повременить могла, а проконтролировать словоохотливость Дмитрия – нет. В последнем случае все зависело от непредсказуемого настроения бармена.

Ответы лежали на поверхности.

Она готова: готова проститься с неоднозначным прошлым. Теперь, когда в жилах ее струилась другая, обновленная, кровь – с примесями ДНК Александра – Нелли ощущала себя иначе: более сильной, смелой, могущественной, словно вибрирующей чем-то необъяснимо мощным и в то же время незримо тонким. Тем, что подлатало истончившуюся за последние дни и недели силу духа Нелли, и позволило приступить к разрешению накопившихся за месяцы слез и лишений проблем.

А потому, насколько бы тяжело ей не было, Нелли должна побывать в баре снова: в последний раз пройтись рядами лакированных столов, заставленных солонками и перечницами по центру; взглянуть на стойку, на стенку зеркала за нею, частично скрытую бутылками да приютившимися в стороне бокалами; в слепом касании дотронуться до стройных спинок стульев, прочувствовать потертости, царапины, чуть ощутимую шершавость… Она в последний раз вберет все запахи, витающие в зале – простой еды, людей, ионов спирта и тепла, что непременно сохранились в атмосфере, впитавшись в стены, мебель, хрупкую посуду… И обязательно увидит: в воспоминаниях воспроизведет ту жизнь, что зарождалась в этих стенах каждый день, в пример застывшему теперь в них маятнику времени. И как финал, пройдя вдоль ряда барных табуретов, оставив за собою маятниковые двери, войдет в другие…

И вот тогда она попрощается с Зойлом. Пускай запоздало, поскольку на похоронах его присутствовать не смогла – ни сил, ни смелости ей не хватило, – однако сделает это теперь, в тишине и полнейшем одиночестве, не становясь магнитом десяткам любопытных глаз.

Сложно. Сложно морально. Она не хотела об этом думать, отгоняла мысли прочь, однако сейчас, невидящим взглядом выискивая квадратные плитки среди преобладающего количества плиток прямоугольных, в определенном, но ей неведомом порядке разложенных под ногами, должна была признать: она боялась. Боялась сильно, и именно с этим отвратительным чувством были связаны все те отвратные эмоции, ее обуревающие – волнение, беспокойство, снова волнение…

Самоистязание.

Каково отношение к ней Дмитрия теперь, после всего произошедшего? И что думают остальные, ее коллеги?

Бывшие коллеги, – напомнил тихий голос подсознания.

Бывшие, настоящие, будущие – неважно. Винят ли они ее в случившемся – вот что имело значение. Винят ли ее в гибели Зойла?

Она должна была решиться: решиться встретиться с сослуживцами снова, хотя бы с кем-нибудь из них, и Дмитрий, по мнению Нелли, как никто другой подходил для роли зеркала правды. И пускай при встрече подвергнется новой пытке, Нелли поймет: уверена, без слов определит те чувства, которые рождала в людях теперь – неприязнь, равнодушие, жалость. Потому как иначе уже не могла. Мириться с неизвестностью, и жить с постоянным ощущением некой незавершенности для Нелли еще сложнее: потребность выяснить правду, насколько бы ужасной она не была, съедала бы ее изнутри и не давала покоя на протяжении всей последующей жизни.

А затем Нелли уйдет. Уйдет и, вероятнее всего, никогда больше в «Красную метку» не вернется.

Нелли снова посмотрела на небо и коснулась макушки головы: солнце начинало печь, печь нещадно – день обещал стать жарким. А на ней ни панамы, ни кепки.