Тайная стража России. Очерки истории отечественных органов госбезопасности. Книга 3

Вначале он, как и Юровский, описал суть своего дела. После чего заявил, что все его показания, которые он дал во время следствия, от начала и до конца не соответствуют действительности. Он писал, что никогда не принадлежал к Трудовой крестьянской партии, к группе или кружку лиц, которые пытались создать эту партию. «О том, что существует Трудовая крестьянская партия и я являюсь ее руководителем, впервые узнал от следователя по моему делу Я.С. Агранова»[373].

Всех лиц, которые помимо него числились в составе т. н. ЦК ТКП, он знал исключительно на личной почве, с большинством из них совместно преподавал в Тимирязевской сельскохозяйственной академии и работал в различных советских учреждениях. С некоторыми из них за последние три года перед арестом встречался чрезвычайно редко и совершенно случайно. Никогда ни с кем не обсуждал деятельности т. н. местных групп ТКП и не имел о них никаких сведений.

Далее он писал: «Никогда не было у меня на квартире заседаний какой-либо к-р. организации. В частности, никогда не было того к-р. совещания, на котором бы проф. Юровский делал сообщение о своем свидании с Милюковым в Париже и о готовящейся интервенции. Не слышал я об этом свидании ни лично от него, ни от других лиц.

Ни с кем и никогда не намечал состава будущего антисоветского правительства, никому не давал согласия возглавлять таковое или участвовать в нем.

Никогда не вел никаких политических переговоров с Пальчинским и ничего не слышал от него ни об инженерном центре, ни о готовящейся интервенции. Во всю свою жизнь видел Пальчинского не более трех раз и всегда в официальной обстановке. Последний раз видел его ровно за 8 лет до моего ареста.

За всю свою жизнь никогда не был знаком с Рамзиным и никогда не видел его. Не участвовал ни в каких к. р. совещаниях с ним, не вел ни лично, ни через посредников никаких, и в том числе никаких к-р, переговоров с ним. Никогда и ни одного слова не слышал о какой-либо к. р. организации Рамзина, в частности ничего не слыхал об этом и от проф. Чаянова. О существовании инженерного центра, а потом промпартии и своих связях с ними впервые услышал от следователя Я.С. Агранова»[374].

Кондратьев писал, что был знаком с Громаном, Базаровым, Сухановым, Фалькнером, встречался с ними, но никогда ни с кем не обсуждал вопросов о создании какой-либо организации. Об организации меньшевиков во главе с Громаном и Сухановым и о своем блоке с ними также впервые узнал от следователя Я.С. Агранова. Не участвовал в контрреволюционных совещаниях по вопросам работы в Красной армии. До ареста ничего не знал о том, что участвовал в подготовке вооруженного восстания против советской власти и в организации повстанческих отрядов. Также не слышал, что повстанческими отрядами руководили Дояренко и Садырин. Не знал, что последний стягивал под видом сельскохозяйственных машин оружие из заграницы. Никогда не вел разговоров о терроре против деятелей советской власти и не занимался шпионажем. Все это Кондратьев впервые узнал от следователя М.И. Гая.

«Утверждая отсутствие за собой преступления, этим я не утверждаю, что я не погрешим, что не было грубых ошибок в моих прежних идеологических воззрениях, — писал он. — Эти ошибки у меня были, их было много. Они являются моим несчастьем, но они не являются моими преступлениями, не являются они и тем преступлениями, за которые я осужден»[375].

Кондратьев считал, что события, которые переживает СССР, грандиозны. В этих условиях далеко не всякий человек может сразу и безошибочно схватить смысл происходящего и выработать правильное отношение к нему. Он признал, что его прежние взгляды опрокинуты жизнью.

«Вместе с тем я должен признать, что лучше, чем кто-либо другой, основной смысл происходящих событий понял и формулировал тов. Сталин, — писал далее Кондратьев. — Отчетливо и смело выдвинутая им в развитие учения Маркса и Ленина идея о возможности строительства социализма в одной стране, в условиях диктатуры пролетариата получила испытание, проверку и оправдание со стороны жизни. Равным образом мне совершенно ясно, что единственный путь строительства социализма лежит через проводимую советской властью и ВКП(б) под руководством тов. Сталина генеральную линию. Считая генеральную линию советской власти единственно правильным путем построения социализма, я тем самым признаю совершенно правильной и эффективной проводимую советским правительством политику индустриализации страны и социалистической реконструкции сельского хозяйства на основе проводимой социалистической реконструкции сельского хозяйства признаю правильной и последовательной политику ликвидации кулачества как класса.

Я когда-то ошибался, но до конца осознал свои ошибки, раскаиваюсь в них и готов как специалист все свои силы и знания отдать делу строительства социализма под руководством ВКП(б) во главе с тов. Сталиным»[376].