Марко ди Оджоне, любимый ученик маэстро Леонардо, знал ее очень хорошо. Он часто видел своего учителя беседующим с провидицей. Леонардо нравилось обсуждать с ней ее необычные видения Девы Марии. Часто она удивляла художника описанием ангельских черт, скромных манер и скорбной осанки Богородицы. Позже Леонардо старался передать все это в своих картинах. К несчастью, если только сестра Вероника не ошибалась, этим доверительным беседам наступил конец. Марко потащил Леонардо к смертному ложу монахини, даже не дав ему позавтракать, поскольку понимал, что времени осталось совсем мало.
— Как хорошо, что вы решили пойти к ней. Сестра Вероника будет рада увидеть вас в последний раз, — шептал ученик учителю.
На Леонардо запахи благовоний и масел произвели глубокое впечатление. Переступив порог крошечной кельи, он с благоговением посмотрел на мраморно-белое лицо святой, которая едва находила силы открыть глаза.
— Не думаю, что я могу хоть чем-то ей помочь, — произнес он.
— Я знаю, учитель. Она сама настояла на том, чтобы увидеться с вами.
— Сама?
Леонардо наклонился к губам умирающей. Они долго дрожали, как будто святая намеревалась произнести едва слышную литанию. Приходской священник Санта Мария уже соборовал сестру Веронику и теперь читал у ее ложа молитвы. Он подвинулся, чтобы посетитель мог подойти поближе.
— Вы продолжаете изображать на ваших картинах близнецов?
Леонардо удивился. Монахиня узнала его, даже не открывая глаз.
— Я пишу то, что знаю, сестра.
— Ах, Леонардо! — с трудом проговорила умирающая. — Не думайте, что я не поняла, кто вы такой на самом деле. Мне это отлично известно. Хотя нам уже не стоит спорить.
Сестра Вероника говорила очень медленно, с какой-то неуловимой интонацией, которую тосканцу было трудно осмыслить.
— Я видела вашу работу в церкви Святого Франциска. Вашу «Богородицу».
— Вам понравилось?
— Сама Мадонна — да. Вы очень талантливый художник. Но близнецы — нет... Скажите, вы их исправили?
— Конечно, сестра. Я сделал все, о чем меня просили братья францисканцы.
— У вас репутация упрямца, Леонардо. Сегодня мне сообщили, что вы опять взялись за близнецов. На этот раз в трапезной доминиканцев. Это правда?
Леонардо выпрямился в изумлении.
— Вы видели
— Нет. Но о вашей работе много говорят. Вам должно быть это известно.
— Как я уже сказал, сестра Вероника, я пишу только то, в чем уверен.
— В таком случае, почему вы с таким упорством продолжаете изображать близнецов на картинах, заказанных Церковью?
— Потому что они были в лоне Церкви. Андрей и Симон были братьями. Об этом можно прочитать у святого Августина и других великих богословов. Апостола Иакова действительно часто путали с Христом, настолько они были похожи. Я это не выдумал. Так написано.
Монахиня уже не шептала.
— Ах, Леонардо! — воскликнула она. — Не повторяйте ту же ошибку, что и во францисканском монастыре. Задача живописца не в том, чтобы запутывать добрых христиан, а в том, чтобы ясно изображать доверенные ему персонажи.
— Ошибку? — Леонардо невольно повысил голос. Марко, священник и две монахини, ухаживавшие за умирающей, обернулись к нему. — Какую ошибку?
— Бросьте, маэстро! — продолжала ворчать умирающая. — Разве не вас обвиняли в том, что у вас Иисус и Иоанн на одно лицо? Или это не вы изобразили их похожими как две капли воды? Быть может, у них не одинаковые вьющиеся волосы, не одинаковые очертания и даже выражения лиц? Не вносит ли ваша картина преднамеренной путаницы в то, где Иоанн, а где Христос?
— В этот раз подобного не произойдет, сестра. Только не в
Возмущение сестры Вероники могли слышать все присутствующие. Марко, который не оставлял надежды доказать учителю, что он способен расшифровать скрытые в его работе секреты, весь обратился в слух.
— Никто не сможет их перепутать, — ответил Леонардо. — Иисус — это ось моей картины. Он представляет собой огромную букву «А» в центре фрески. Это гигантская альфа. Он основа всей композиции.
Ди Оджоне в задумчивости погладил подбородок. Как же он раньше этого не заметил? Он восстановил в памяти «Тайную вечерю». Иисус действительно напоминал огромную заглавную букву А.
— Букву А? — сестра Вероника уже почти кричала, удивив присутствующих. — И что же, в этот раз можно будет понять, что именно вы изобразили на своей картине, Леонардо?
— Ничего такого, о чем добрые христиане не могли бы прочитать.
— Они в своем большинстве не умеют читать, маэстро.
— Поэтому я пишу для них картины.
— И это дает вам право включать себя в число апостолов?
— Я воплотился в самом смиренном из учеников Христа. Это Иуда Фаддей, почти в самом конце стола, как омега, которая шлейфом тянется за альфой.
— Омега? Вы?.. Осторожнее, мастер. Вы очень хвастливы, и гордыня может погубить вашу душу.
— Это пророчество? — иронично поинтересовался Леонардо.