Тайная война воздушного штрафбата

— У меня нет таких родственников, — развёл руками Нефёдов. — Но я готов отдать вам те сто семьдесят пять долларов, что отобрали ваши люди при аресте за возможность сделать звонок командующему вашими местными ВВС.

— Какие сто семьдесят пять долларов? — вновь переменившись в лице, строго произнёс пограничник. — Ни про какие деньги я не знаю. При вас не было ни цента.

Такая наглость возмутила Нефёдова, и он обложил вороватого пограничника всеми известными ему английскими ругательствами, прибавив для крепости несколько избранных матерных фраз.

Разочарованный тем, что сделка не состоялась, чиновник заявил с неприязнью:

— Вас расстреляют. Привяжут к столбу, а напротив поставят станковый пулемёт. Это будет о-очень больно! Поверьте. А ведь всё можно было решить за какие-то тысячу долларов… Но! — Тут чиновник сделал паузу, посмотрев куда-то поверх головы сидящего напротив иностранца. Следующая его фраза прозвучала очень торжественно: — У нас демократическая страна, поэтому у вас будет адвокат и приговор вам вынесут присяжные.

Представитель гуманной власти проследил, какое впечатление его слова произвели на арестанта. Борис и вправду был несколько озадачен таким известием.

— И когда же начнётся судебный процесс надо мной?

— Через тридцать минут, — сообщил хозяин кабинета официальным тоном с подчёркнутой сухостью.

Суд над Борисом и вправду начался через указанный срок. Он проходил здесь же, в здании погранзаставы, в помещении, напоминающем школьный класс. Похоже, в другие дни здесь проводился инструктаж выходящих на патрулирование нарядов. Но на время суда из помещения вынесли все парты, а доску задрапировали национальным флагом, на самое видное место был водружён бронзовый бюст президента.

Прокурор, функцию которого по совместительству выполнял всё тот же начальник заставы, выступил с короткой обвинительной речью. Трибуной ему служила установленная для такого случая деревянная конторка. Оратор явно не любил линчевать своих жертв в одиночестве. В его власти было превратить убийство в драматичный спектакль, и он с удовольствием этим развлекался. Преображение пограничного босса было полным. Ради предстоящего события он облачился в, видимо, особо любимые им одежды, напялив на голову старомодный парик с напомаженными буклями, а поверх него ещё и четырёхугольную шапочку красного бархата. Поверх мундира судья и прокурор в одном лице надел синюю атласную мантию с вышитым золотом государственным гербом.

На роль присяжных местный царь, бог и воинский начальник назначил собственных рядовых, переодев их для приличия в гражданское платье и разбавив тремя персонами явно гражданской наружности. На протяжении всего «процесса» присяжные смотрели на прокурора, как кролики на удава.

Ещё более запуганный вид имел адвокат — старичок, который, наверное, уже успел попрощаться с жизнью, когда за ним приехали солдаты. У защитника было лицо уставшего от жизни Мефистофеля, если бы тот был чёрным. Это был жалкий Мефистофель, давно утративший прежнюю власть влиять на умы, сутулый и небритый, в выцветшей мантии и старомодных очках, дужка которых была перехвачена изолентой.

На беднягу было жалко смотреть, когда, повинуясь регламенту, адвокат произносил речь в защиту своего клиента. Старичок говорил очень тихо, постоянно сбивался, боясь поднять глаза на своего оппонента по судебному «поединку». Когда вновь пришла очередь говорить прокурору, он вкрадчиво осведомился:

— Значит, вы полагаете, что ваш подзащитный невиновен?

В зале воцарилась такая тишина, что стало слышно, как несчастный старик с трудом судорожно проглотил слюну пересохшим горлом. Вслед за этим адвокат изобразил на своём лице высшую степень лояльности по отношению к властям.

— Я не знаю… Мне трудно утверждать это наверняка… — испуганно залепетал он. — Поймите, у меня семья, дети, я больной старый человек.

Прокурор презрительно посмотрел на своего оппонента и криво усмехнулся.

В перерыве вынужденный по служебной необходимости вести это дело защитник сидел боком к своему клиенту и то и дело бросал виноватые взгляды в сторону обвинения. Своему подзащитному старик в сердцах пробормотал:

— О горе на мою плешивую голову! Из-за вас, милейший, меня тоже…

Он попытался изобразить в воздухе, что именно его ждёт, но, не закончив трагической фигуры, обречённо махнул рукой.

— Но вы же адвокат! — с укором сказал Нефёдов.