А потом наступил день, когда я впервые осознал, что она не вечна. Мне позвонили из пансионата и сообщили, что бабушка в медицинском центре и быстро угасает.
Ее пансионат находился в семи часах езды к югу от моего жилья. Погрузив в машину каталку и свою собаку Рокси, я скрепя сердце отправился в путь. Когда мы с Рокси уже двигались какое-то время по автомагистрали и я начал замечать проносящиеся со свистом дорожные сигнальные столбики, у меня засосало под ложечкой и жутко захотелось повернуть назад. Однако вместо того, чтобы сбежать, я сделал несколько глубоких вдохов и сбросил скорость. Возможно, я не был готов сделать это, но понимал, что обязан. Мне предстояло воздать должное женщине, которая так много мне дала.
Вспомнились наши поездки на пляж с бабушкой и сестрой. Сидя за рулем, Бабушка Болтушка не интересовалась скоростным режимом. Ее гигантский «Кадиллак» с огромным передним сиденьем, на котором мы помещались втроем, тащился со скоростью семь миль в час[10], а она говорила без умолку. Мы с сестрой высовывали в окно головы, как счастливые собачонки.
Меня пугали ближайшие дни. Как же теперь станет тихо. Мне ни разу не доводилось оказаться рядом с бабушкой без ее трескотни. Рокси сидела на пассажирском месте, уставившись на меня. Ей нравилось выглядывать из окна машины, но сегодня, несмотря на то что я несколько раз призывно опускал стекло, она просто сидела рядом.
Когда мы приехали, Бабушка Болтушка уже умерла.
Мама и сестра встретили меня у входа в палату.
– Кенни, – сказала мама, обнимая меня, – Бабушка Болтушка ушла.
Я кивнул, ничего не ответил и открыл дверь. Электрический свет не горел, комната была залита солнцем. В воздухе висел тяжелый запах дезинфектантов и смерти. Пылинки кружились в лучах света. Кислородный аппарат был отключен. В комнате стояла тишина. Я видел тысячи умерших за годы работы. И это был единственный человек, на которого мне было страшно взглянуть.
Я медленно подошел к постели и откинул простыню, покрывавшую неподвижное тело. Бабушка Болтушка лежала спокойно, словно спала. Увидеть ее оказалось не так тяжело, как мне представлялось. Казалось, она улыбается во сне. Я вздохнул с облегчением и закрыл ее лицо простыней.
Пока я выполнял свою работу, сестра вывела Рокси на прогулку. Я не хотел терять времени, в бюро меня ждала куча дел. Через полчаса после прибытия в пансионат я уже выехал с парковки, крикнув матери и сестре:
– Позвоню завтра!
Рокси чуяла неладное. Она лежала на переднем сиденье, положив голову на лапы, чего прежде с ней никогда не бывало. Опустились сумерки, и я ехал домой с мертвой бабушкой в фургоне.
Когда я очутился на кольцевой и движение стало плотным, в голове прозвучал голос бабушки: «Кенни, езжай по полосе для машин с пассажирами. Тебе можно. Нас же трое».
Я включил радио, пытаясь заполнить пустоту, но, как бы громко ни играла музыка, она не могла заменить ее болтовню. Вздохнув, я выключил радио и поехал дальше в оглушительной тишине.
Когда я очутился на кольцевой и движение стало плотным, в голове прозвучал голос бабушки:
– Кенни, езжай по полосе для машин с пассажирами. Тебе можно. Нас же трое.
– Действительно, какого черта! – пробормотал я.
Тишина уже не была такой гнетущей, когда я вырулил на полосу, о которой мне напомнила Бабушка Болтушка.
7. Чужой покойник
Моя сфера деятельности традиционно считается мужской, и, хотя я всего лишь маленькая девочка, играющая в клубе для взрослых мальчиков, мне как-то удается с этим справляться. Я из Южного Бостона, а те, кто оттуда родом, – крепкие орешки.
В Южном Бостоне каждая этническая группа держится особняком. Это больше вопрос комфорта, нежели национальные предрассудки. Евреи идут к еврейскому похоронщику, афроамериканцы – к афроамериканцу, азиаты – к азиату и так далее. Распорядители похорон в каждой группе знакомы с традициями, ритуалами и процедурами в соответствующих культовых сооружениях.
Наше бюро обслуживает ирландских католиков. И точка. Не поймите меня неправильно. Изредка нам случается иметь дело с семьями итальянских католиков, ирландских протестантов и даже православных русских, и мы рады оказать им услугу. Но реальность такова, что когда семья звонит в похоронное бюро, то это офис с соседней улицы, а не с другого конца города.