Тайная жизнь пчел

Нет печальнее света, чем в закатный час. Мы долго ехали в его отблесках. Затихло все, не считая сверчков и лягушек, которые только-только расходились в сумерках. Я смотрела сквозь ветровое стекло на огненные краски, что заливали небо.

Фермер включил радио, и группа Supremes грянула на всю кабину: «Детка, детка, куда ушла наша любовь?» Ничто так не способно напомнить о том, что все, что есть в твоей жизни драгоценного, может слететь с петель, на которые ты с таким тщанием его навешивала, как песня об утраченной любви. Я опустила голову на плечо Розалин. Мне хотелось, чтобы она погладила меня и жизнь снова встала на место, но ее руки неподвижно лежали на коленях.

Через девяносто миль[14] от того места, где мы забрались в грузовик, фермер свернул на обочину у дорожного знака с надписью «Тибурон – 3 мили». Стрелка указывала влево, на дорогу, уходившую извивами прочь, в серебристый сумрак. Выбираясь из кабины, Розалин спросила, можно ли нам взять на ужин одну дыньку.

– Да берите две, – махнул он рукой.

Мы дождались, пока тормозные огни его грузовика не превратятся в пятнышки размером со светляков, и только тогда позволили себе говорить и двигаться. Я пыталась не думать о том, насколько мы теперь несчастные и потерянные. Никак не могла понять, лучше ли это, чем жизнь с Ти-Рэем или даже жизнь в тюрьме. На всем свете не было ни единой души, способной помочь нам. И все же я чувствовала себя до боли живой, словно в каждой клетке моего тела трепыхался крохотный язычок пламени, горевший настолько ярко, что обжигал.

– Хорошо еще, что сегодня полнолуние, – сказала я Розалин.

Мы тронулись в путь. Если вы думаете, что за городом по ночам царит тишина, значит, вы никогда не жили в деревне. Хватит и трех лягушек, чтобы пожалеть, что у тебя нет берушей.

Мы все шли да шли, делая вид, что ничего особенного не происходит. Розалин сказала: похоже, у фермера, что подбросил нас сюда, дыни в этом году здорово уродились. Я сказала: удивительно, что комаров нет.

Подойдя к мосту, под которым текла вода, мы решили спуститься к ручью и устроить ночной привал. Там, внизу, была совершенно другая вселенная, вода взблескивала подвижными крапинками света, и переплетения кудзу[15] свисали между соснами, точно гигантские гамаки. Мне вспомнился волшебный лес братьев Гримм, вызывая то же обостренное нервное восприятие, какое возникало у меня, когда я мысленно ступала в страну сказок, где невозможное становится вероятным и никогда не знаешь, чего ожидать…

Розалин расколола канталупы о крупную гальку. Мы съели их, оставив только кожицу, потом стали горстями черпать воду и пить, ничуть не беспокоясь ни о тине, ни о головастиках, ни о том, что верховье ручья коровы могут использовать для туалета. Потом уселись на берегу и посмотрели друг на друга.

– Вот хотелось бы мне знать, с какой радости ты из всех возможных мест выбрала Тибурон, – сказала Розалин. – Я о нем и слыхом не слыхивала.

Хоть и было довольно темно, я вытащила из вещмешка образок Черной Мадонны и протянула ей.

– Эта картинка принадлежала моей матери. На обратной стороне написано: Тибурон, Южная Каролина.

– Поправь меня, если что не так. Ты выбрала Тибурон потому, что у твоей матери была картинка, на обороте которой написано название этого городка… правильно я понимаю?!

– Ну, ты сама подумай, – предложила я, – должно быть, она в какой-то момент своей жизни побывала там, раз у нее была эта картинка. А если так, кто-то из местных может ее помнить.

Розалин подставила образок под лунный свет, чтобы разглядеть получше.

– И кто это может быть?

– Дева Мария, – ответила я.

– Ну, если ты не заметила, она цветная, – сказала Розалин, но я поняла, что изображение произвело на нее впечатление, потому что она разглядывала его с приоткрытым ртом.

Я почти что читала ее мысли: Если мать Иисуса – черная, то почему мы знаем только о белой Марии? Это все равно, как если бы женщины вдруг узнали, что у Иисуса была сестра-близнец, получившая половину генов Бога, но ни капли Его славы.

Она вернула мне образок.

– Полагаю, теперь можно и в гроб ложиться, потому как я уже все повидала.

Я сунула дощечку в карман.

– Знаешь, что сказал Ти-Рэй о моей матери? – спросила я, желая наконец рассказать ей о случившемся. – Он сказал, что она бросила меня и его задолго до того, как умерла. Что в тот день, когда произошло несчастье, она вернулась только за своими вещами.

Я ждала, что Розалин фыркнет, мол, чушь какая, но она смотрела, прищурившись, прямо перед собой, явно обдумывая такую возможность.

– Так вот, это неправда! – сказала я. Мой голос стал выше, словно что-то ухватило его снизу и начало выталкивать в глотку. – А если он думает, что я поверю в эту историю, то у него дырка в так называемых мозгах! Он придумал это, только чтобы меня наказать. Я знаю точно!