— Николас, пару лет назад мне стукнуло сорок, и Байрон расшевелил во мне чувство ответственности. За прожитые годы. Активной ответственности. Тогда я вспомнил тебя и твой порядочный патриотизм, глубокий, искренний и без налета шовинизма, к Британии. Искал черты Байрона в тебе. Из англичан — ты самый мне близкий человек и не только из англичан, а шире.
Он смотрел на меня серьезными серыми глазами и, кажется, понимал меня, но спросил полуутвердительно:
— Байрон и… я. Забавно, Максим. И что же?
— Есть у Байрона такая фраза: «Быть правдивым удалось!» Это ведь про тебя, Николас… Про тебя. После стольких терний жизни ты еще в строю. Как говорили наши предки: «За землю Русскую…» Так и ты — за землю Отчизны своей в ответе.
Пауза, и Барон сказал, давая унять мне волнение, возникшее после столь пылкой тирады:
— Знаешь, Максим, в твою копилку впечатлений о Байроне я добавлю еще одно. Но это нужно не услышать, а увидеть. Кстати, мы увидимся еще раз?
— Обязательно, я пробуду в этом городе, в Женеве, до конца командировки.
— Тогда сделаем так: очередную встречу оговорим в замке Шильон — это на Женевском озере. А пока, Максим, — о деле.
Он был прав — время бежало быстро и нужно было обсудить вопросы, ради которых он пересек Ла-Манш.
Как всегда, Барон говорил о принципиально важных моментах в стратегии Запада в отношении всего мира и, в частности, России.
— Максим, прошел год после Хельсинкских соглашений тридцати пяти стран. Но не следует обманываться, что Америка пойдет по пути, намеченному этим соглашением. Как только сменится президент в Штатах, так обстановка резко ухудшится. Особенно в американо-советских делах.
— Ты имеешь в виду «Указания президентам»? Новый президент США будет из этой колоды? Из приверженцев противостояния между…
— …между США и всем миром, а не только с СССР. Это глобальная стратегия американских консерваторов, наиболее шовинистической части их.
— Скажи, Николас, есть сигналы о такой постановке вопроса? Реальная ситуация… на сегодня?
— Прошлый раз я давал тебе материалы, и мы говорили о трех путях захвата власти над миром: военном, экономическом и идеологическом.
— Ну, с военным — здесь все ясно, ибо только безумный решится на этот шаг в ядерный век.
— Это верно, но лишь частично — есть еще «ядерная дубинка», которой можно размахивать, — заметил Барон.
— Хорошо, Николас, с идеологической — это служанка двух других путей. Но экономическая, кроме КОКОМ?
Барон внимательно посмотрел на меня и, стараясь внушить мне смысл сказанного, раздельно произнес:
— Мы с тобой, Максим, уже говорили о решениях «сильных мира сего» в Америке в конце прошлого века — захват главенствующих высот в Европе. А помнишь, кого они опасались?
— Германии и России.
— И это, Максим, в том веке, а в этом они поддерживали уничтожение экономического потенциала этих двух государств во время Первой и Второй мировых войн. КОКОМ — это также способ ослабления экономики, и не только Советской России. Это и для Европы: когда американцы видят личную выгоду, то, прикрываясь национальными интересами, вводят запреты под лозунгом «американская технология только для Америки».
— Но американцы не сомневаются, что гонка вооружений — это хорошо для Америки, но хуже для Европы и губительно для СССР, который вынужден нести это бремя по всем соцстранам. Так ли это, Николас?
— Согласен, новый виток военных доктрин — это непосильная ноша для твоей страны, Максим.
— «Новый виток»? Яснее, Николас?
— Американцы разобрались, что космические программы не в силах выполнить в одиночку ни Америка, ни СССР, и потому готовят новый виток в создании оружия на основе…
— …космического оружия? — вырвалось у меня. — Лихо и… сверхдорого. Значит, они будут наживаться, а мы гробить свою экономику ради паритета?! Лихо!
Барон видел мою взволнованность и даже злость. И он старался снизить накал моих эмоций. Как всегда, когда мы начинали затрагивать какой-либо серьезный вопрос, Барон стремился выстраивать логическую цепочку. Фактически он готовил меня к восприятию идеи или события как бы издалека. Я же врубился в негодование политикой Америки, не дослушав его до конца. Поэтому мой поток возмущения он смог прервать лишь той улыбкой, которой он обезоружил меня — его «веселость» явно не соответствовала обсуждаемой проблеме. И это остановило меня на полуслове.
— Максим, слушай внимательно. В кругу моих единомышленников имеются люди разных профессий, но все они высокого класса профессионалы-аналитики. Они считают: космическое оружие — это блеф американцев!
— «Блеф»? — воскликнул я.
— Слушай дальше, Максим.
— В этом случае американцы преследуют три цели: во-первых, свою пользу в виде денежных средств, якобы выделяемых на такую программу, во-вторых, привлечение в эту программу средств союзников по НАТО и, в-третьих, разрушение экономики России и соцстран непосильным бременем создания вооружений для космических войн.
Я молчал, ошарашенный новостью и коварностью ее.
— Но почему «блеф», Николас?