Тайник в Балатонфюреде

— Саня, вчерашнее задание отменяется. Ни у кого НИЧЕГО не спрашивай! Никого не ищи! Ты — виноторговец, интересуешься местными винами. И ВСЁ! Ты меня понял?

Ого! Что-то в лесе сдохло — задание отменяется!

— Да, Дмитрий Евгеньевич, вас понял. Никого искать не буду, пробегусь по винным лавкам, зайду на заводик этот, побалакаю с тамошними виноделами. Ни у кого ни о ком расспрашивать не буду. Меня в этом городке никто не интересует… Только здешние вина! Правильно я понял вашу мысль?

— Правильно. Поживи там три дня, послушай, что народ говорит, в венгерском попрактикуйся. ТОЛЬКО слушай!

— Да, понял. Вам пару бутылок здешнего шаргамушкотая привезти?

— Сдурел — пару? Ящик!

— Гут, как скажете. Конец связи.

Что ж там такое в Москве произошло, что от поисков загадочного господина Темешвари ему велено отказаться — и велено недвусмысленно? Нашёлся без меня? Ладно, что тут гадать — ехать надо…

Дёндёштарьян оказался небольшой, уютной, хотя и не без претензий на некую значительность, деревенькой. Улица Героев (она же — Хёшек утца, это если по-мадьярски) вывела его к центру поселения; ориентиром для поиска винзавода Euronix, как сообщил всезнающий Гугл, должен был служить шпиль колокольни бывшего монастыря — каковой тут же и обнаружился. Улица Пётёфи, на какой располагался искомый винзавод, нашлась прямо за углом — так что даже не пришлось брать языка и устраивать допросы с пристрастием. Хорошо ориентироваться в маленьких селеньях…

Десяток потрёпанных легковушек, неброское, без всей этой ненужной столичной помпезности, административное здание… Да, а заводик, по ходу, не из шибко успешных! Хотя, как говорят знатоки, здешние белые вина, особенно траминер, сюркебарат и мускат — отменно хороши; что ж, побачим, шо воны тут робьять…

Вход в администрацию оказался весьма затейливым — сначала по крутой каменной лестнице вверх (на второй этаж — который с улицы был вторым, а со двора оказался первым), затем по крытой галерее вдоль десятка довольно пошарпанных дверей — до приёмной директора. Однако, здешние главари весьма малое внимание придают внешнему блеску… Или их вина настолько хороши, что у них и нужды в показном благополучии нет?

Сидящая за столом пожилая секретарша, внимательно что-то читавшая, оторвала покрасневшие глаза от текста, и на его «Кёзет чоколом!»[18] буркнула что-то очень похожее на отечественное «Ходят тут всякие…» — но, тем не менее, начальству о приходе человека, говорящего с акцентом, тут же доложила — Одиссей разобрал в её монологе, обращённом к телефону, отчётливое «кюльфёльди»[19]. Давай, тётка, не тормози, приглашай к шефу!

— Kérem! — и на дверь показывает. Гут, пройдём… Что? СТОП! Что это у неё на столе!?

— Бочанат! — и, мучительно подбирая слова (ещё бы, столько лет не было языковой практики!), произнес, указывая на лежащую на столе у тётки местную, судя по формату, газету: — Ходь олвасни уйшагот? — Спохватился, что тётка не поймёт, добавил: — Аз уйшагот! — Но тётка всё поняла и протянула ему требуемый экземпляр «Gyöngyösi Újság» — с надписью на весь разворот: «А szörnyű gyilkosság!»[20] и набранным жирным шрифтом именем, судя по всему, несчастной жертвы, чья фотография была размещена тут же (правда, уже, во избежание эксцессов у чересчур впечатлительной публики, упакованной в чёрный пластиковый мешок). И именно это, набранное жирным шрифтом, имя и остановило Одиссея, как удар молнии — потому что это было ЕДИНСТВЕННОЕ имя в здешних местах, которое он знал: TEMESVARI LAJOS…

* * *

— Пан надпоручик, вы можете сейчас зайти к нам? — в голосе прапорщика Дворжака Крбушик, к своему немалому удивлению, услышал нотки растерянности и неуверенности. Милан Дворжак — и неуверенность? Бред какой-то…

— Хорошо, Милан, сейчас зайду. Допрашиваемый у тебя?

— Только что отправил его в камеру. По этому поводу, собственно говоря, я и хочу с вами поговорить.

— Иду.

Крбушик сложил документы по делу похищения у митровицкого пастора его велосипеда в папку, закрыл её в сейф — и только после этого вышел из кабинета. Коллеги всегда подтрунивали над ним за этот почти немецкий педантизм — но надпоручик никогда не оставлял бумаги по делам, которые вёл, на столе, если отлучался из кабинета даже покурить — мотивируя это тем, что беспорядок в голове начинается с беспорядка на рабочем месте.

— Ну, Дворжак, что у тебя стряслось? Чем тебя напугал этот дебошир?

Вместо ответа прапорщик молча придвинул к Крбушику папку с парой заполненных от руки листов бумаги четвертого формата.

— И что? — иронично спросил надпоручик, беря в руки эти бумажки.

— А то, пан надпоручик, что этот Ясенский — не Ясенский.

Ого! Смелое заявление…

— Почему ты так решил?

Прапорщик оживился.

— В-первых, по-словацки он пишет с ошибками…

Крбушик улыбнулся.

— Если мы за это будем всех виновных карать — боюсь, у нас в округе нужно будет пересажать три четверти населения!