Тайники души

Он был громогласным сердитым человеком, его голос разносился по всему дому. Отец был весьма нетерпелив к дуракам, а я, казалось, был наибольшим среди них.

Физически отец меня никогда не наказывал, никогда не опускался до оплеух или взбучек, как бы сильно я их ни заслуживал.

Вместо этого он пользовался словами – самым могучим орудием, инструментом адвоката и тайного политического лидера, ибо владел им со смертельной точностью, чтобы нападать, разрушать и мстить. Находясь в здании суда или на политической встрече, отец руководил словами, как генерал войсками, развертывая их для свержения врагов. Я не мог защититься перед его арсеналом.

Дело не в том, что мне нечего было сказать; мою голову переполняли мысли. Но мой язык, словно бомба с фальшивым детонатором, постоянно не попадал в цель, оставляя меня беззащитным перед сильным, яростным огнем. Проблемы начались, когда я был в пятом классе.

– Почему твои оценки по математике ниже, чем у остальных?! – ревел отец, листая мой дневник.

– Я… я-я не-не…

– Прекрати! Ты похож на идиота! – Он смерил меня истинно судейским взглядом, и я не посмел отвернуться, не посмел заплакать. Отец сунул дневник мне под нос. – Я задал тебе вопрос!

В уме я точно знал, что сказать, и ответ уже сформировался. Но канаты, стягивающие мой живот, точно змеи, стянули и язык, я просто онемел.

– М-мой у-у-у-читель…

– Говори нормально! Что с тобой? Ты хочешь, чтобы все принимали тебя за барана?

Чем больше отец сердился, тем сильнее я заикался, а чем больше я заикался, тем сильнее был его гнев. Я так нервничал, что вскоре стал заикаться и в школе, и мои одноклассники дразнили меня и насмехались надо мной. Я отвечал кулаками.

Наказание, полученное в школе, не могло сравниться с тем, которому подвергал меня отец. Завоевать его одобрение стало единственной целью моей жизни. Потеря его означала потерю смысла происходящего.

В лучшие времена я жил, окруженный арктическим холодом отца, греясь в тусклых лучах его благосклонности. Потеря даже этого слабого проблеска угрожала мне кромешной тьмой, и мысль об этом была для меня невыносима.

Дрожа, я предстал перед отцом, сидящим в кабинете.

– Я думал, что с помощью кулаков споры разрешают только необразованные сыновья иммигрантов, – начал он. – Но не мой сын! Я достаточно хорошо обучил своего сына использовать разум, а не кулаки для повержения врагов, как настоящих, так и воображаемых. Возможно, произошла ошибка. Это был не мой сын, не он затеял эту… драку?