Тайное дитя

– Ты не увидела в этом ничего опасного? – Элинор больше не может сдерживаться. – И ты не сочла нужным поставить меня в известность? Честное слово, Софи, мне нет дела до твоих шатких моральных принципов, но Роуз всего девятнадцать!

– Ничего ужасного не произошло, – машет рукой Софи, явно защищаясь от натиска Элинор. – Он всего лишь приехал на пятничное суаре в качестве моего гостя… Вообще-то, в конце концов он остался на выходные, опять-таки как мой гость.

– Софи! Как ты могла, зная наше отношение к Роуз и ее общению с этим человеком? Ты же считаешься моей подругой. Кому, как не тебе, оберегать Роуз от всяких проходимцев? А ты что сделала?

– Но откуда ты знаешь, что он проходимец? Ты никогда его не видела.

– Софи, достаточно того, что он безденежный французский художник с сомнительным происхождением. Тебе ли не знать, что человеку не прожить на одной любви?

В дверь столовой просовывается голова Элис.

– Миссис Хэмилтон, вы позволите убрать тарелки?

– Не сейчас, Элис. Дайте нам поговорить.

– Конечно. Извините.

Дверь закрывается.

– Я… я оберегала Роуз. И продолжаю оберегать. Я сочла необходимым увидеть этого человека собственными глазами, сделать свои выводы, а не отваживать его, даже с ним не встретившись. Сейчас он беден, а в будущем… И потом, он не совсем безденежный. К тому же встреча проходила в безопасной обстановке моего дома, где твоей сестре ровным счетом ничего не угрожало.

– Не тебе выносить суждения. Держу пари: когда сыновья у тебя вырастут и будут искать себе жен, твои либеральные, богемные взгляды улетучатся. Фу, как же иногда ты умеешь разозлить!

В груди Элинор растет напряжение. Как просто быть свободной и рассуждать о либерализме, взирая на мир с высоты своего положения. Софи застыла. Вилка с ломтиком помидора тоже застыла в поднятой руке.

– Ты и раньше позволяла ей видеться с ним, – вдруг догадывается Элинор. – Да?

Софи наклоняется и смотрит Элинор прямо в глаза.

– Элинор, – твердым голосом произносит она, – у меня не было намерения тебя расстраивать или действовать за твоей спиной. Поверь, я действительно хотела обсудить с тобой отношения между Роуз и Марселем. Роуз и сама хотела с тобой поговорить. Но ты, дражайшая Элинор, была отвлечена… одному Богу известно чем, но чем-то. Добавь к этому твою беременность. Естественно, мы ничего не могли сказать Эдварду, поскольку он бы и слушать не захотел… Это было бы просто невозможно. Я решила поступить так, как в подобной ситуации и должна поступать подруга. Словом, я сделала то, что должна была бы сделать ты, а именно: встретиться с этим малым и сделать собственные выводы, то есть подойти к ситуации непредвзято и не выносить суждений о человеке, с которым ты никогда не встречалась, не говорила и которого даже не видела.

Софи возбуждена. Ее щеки становятся розовыми – под цвет ногтей. Но по мнению Элинор, она ведет себя совершенно несправедливо. Кто бы мог подумать, что Софи – леди Грант-Паркер – попустительствует отношениям Роуз с безвестным французским художником? Кто угодно, только не она. Глаза Элинор наполняются слезами. Она смахивает слезы, пока Софи их не увидела.

– И что теперь я расскажу Эдварду? – спрашивает Элинор.

– Не надо ему ничего рассказывать. Тем более что и рассказывать-то нечего.

– Но… Они втайне помолвлены? Они намерены ждать, пока Роуз не исполнится двадцать один год? Или они вообще не собираются вступать в брак?

– Элинор, дорогая, честное слово, не знаю. По-моему, такие вопросы ты должна обсуждать с Роуз сама. Я всего лишь обеспокоенная подруга, всячески стремящаяся тебе помочь. Если желаешь знать, я не позволяла им оставаться наедине и присутствовала при их встрече как ответственная компаньонка. Марселю отвели комнату подальше от комнаты Роуз. Я пила с ним чай, вино и ликеры и пришла к выводу… В общем, не мне это говорить. – Ее голос звучит резко и отрывисто. Спина Софи прямая, как палка швабры. Она сдергивает с шеи салфетку и кладет на стол. – Все, что могу сказать: замужество ради денег, титула или того и другого… не должно ставиться во главу угла. Нужно принимать во внимание и счастье Роуз.

Элинор растеряна и не знает, что сказать. Слова Софи звучат жестко. Они ранят. Тиканье часов на каминной полке становится все громче.

– Если тебе предпочтительнее, чтобы я уехала, я уеду, – тихо говорит Софи.

– Наверное, так было бы лучше всего, – отвечает Элинор, избегая смотреть ей в глаза.

– Прекрасно. – Софи мнет край салфетки, потом открывает рот, намереваясь заговорить, но тут же закрывает.

Элинор звонит в колокольчик, приглашая Элис за тарелками.

– Выпьешь кофе перед возвращением в Лондон?

– Нет, спасибо.

– Благодарю, что нашла время навестить меня.

– Элинор, я знаю, ты на меня сердишься, – говорит Софи, глядя Элинор в глаза. – Ты же знаешь: что бы у тебя ни происходило, ты можешь со мной поделиться.

– Мне нечем делиться. Я просто устала. И огорчена тем, что узнала о Роуз.