Тайное дитя

Эдвард вспоминает тот процесс, происходивший летом прошлого года. Власти штата Виргиния попросили Гарри выступить в качестве эксперта. Дело касалось иска, поданного девушкой по имени Кэрри, родившейся в бедной семье. Отец их бросил, и ее мать, оказавшаяся в ужасающей бедности, опустилась и повела аморальный образ жизни. Кэрри в раннем возрасте забрали у матери и отдали богатой семье. Она хорошо училась в школе, пока приемные родители не забрали ее оттуда, чтобы она занималась уборкой в их доме и домах соседей. В семнадцать лет она забеременела. По утверждению Кэрри, ее изнасиловал племянник приемных родителей. Узнав об этом, те объявили ее умственно неполноценной и поместили в колонию штата Виргиния для эпилептиков и слабоумных. Очевидно, что повышенная сексуальность девушки, что нередко встречается у умственно отсталых, а также дефектные гены перешли к ней от матери и будут переданы третьему поколению – ребенку Кэрри. Младенца даже не требовалось проверять на умственную отсталость; это не нуждалось в подтверждении. Естественно, место такому ребенку – в соответствующем приюте. Саму Кэрри пришлось бы до конца дней держать в колонии, дабы предотвратить передачу дефектных генов обладателям более чистой родословной, или же подвергнуть стерилизации.

По словам Гарри, ему даже не потребовалось встречаться с Кэрри. Факты говорили сами за себя. Ее заявление об изнасиловании было всего лишь предлогом. За короткое время нахождения вне приюта она вела аморальную жизнь, занималась проституцией и обманывала. По словам Гарри, обращенным к членам суда, Кэрри принадлежала к ленивой, невежественной и никчемной прослойке антисоциальных белых на американском Юге. Стерилизация предотвратит появление нового социально неадекватного и дефектного потомства. Эдварду запомнились слова судьи на том процессе: «Достаточно трех поколений имбецилов». Несмотря на возражения, Кэрри подвергли принудительной стерилизации. Эдвард вдруг вспоминает о Мейбл. Откуда, черт побери, у нее появился дефектный ген, вызвавший эпилепсию?! Явно не с его стороны. Может, в семье Элинор есть какие-то тайны, которые жена скрыла от него?

Через пять дней Эдвард стоит в сумраке комнаты Элинор, где окна плотно зашторены от зимнего холода и сырости. Еще нет семи часов утра, но ему не терпелось увидеть жену и младенца, а потому он не стал ждать. Он зажигает ночник на тумбочке, однако это не будит Элинор.

Она спит, свернувшись под несколькими теплыми одеялами. Ее волосы разметались, лицо наполовину закрыто. Он улыбается, садится рядом и гладит ее по волосам, чтобы разбудить как можно осторожнее. Элинор медленно открывает глаза, словно с крайней неохотой покидая прекрасный мир снов. Эдвард видит, как ее глаза фокусируются на нем, затем его появление проникает в ее сознание, и она возвращается в реальный мир. Лицо озаряется теплой улыбкой. Она поднимает голову. Кожа на щеке сморщена от соприкосновения с подушкой.

– Эдвард! – восклицает она. – Ты вернулся!

Она садится на постели, наклоняется к нему и крепко прижимается. Ее тело разогрето постелью. Эдвард ощущает проснувшееся желание, крепко обнимает жену, целуя ее снова и снова.

– С приездом. – Она отодвигается и с улыбкой смотрит на мужа. – Хочешь увидеть своего сына?

– А можно?

Эдвард помнит, как все было, когда родилась Мейбл. Элинор долго не позволяла ему взять на руки их драгоценного младенца. Она давала мужу строжайшие указания насчет того, как нужно поддерживать голову малышки, и возмущалась его первым неуклюжим попыткам взять на руки их драгоценное чадо. «Не урони ее!» – неоднократно верещала Элинор, словно он мог бы это сделать! Жена постоянно тревожилась, что он ненароком может покалечить собственного ребенка. Эдвард стоически выдерживал ее паранойю, ничем не возражая и считая, что Элинор находится во власти естественного материнского инстинкта и стремится защитить свое дитя, как собака защищает щенят, а корова – теленка.

Сейчас Элинор указывает на колыбель:

– Я кормила его полчаса назад. Подойди и возьми его на руки.

Эдвард неуверенно смотрит на нее, но она утвердительно кивает.

Он склоняется над сыном. Первая мысль: какой крошечный ребенок. Головка, покрытая пушком, немногим больше крокетного мяча. Вторая мысль: какой же он совершенный. Пухлые губки, такие же пухлые щечки, подрагивающие белые веки. Кожа у малыша нежнейшего розоватого оттенка. Личико сморщено во сне.

Эдвард наклоняется еще ниже и медленно, с осторожностью подсовывает руки под одеяло, в которое запеленат младенец, затем поднимает и крепко прижимает к себе. Его сын! Как замечательно думать так об этом крошечном комочке! Такие мысли ему никогда не наскучат. Младенец продолжает спать. Сейчас он легче парочки фазанов. Так думает Эдвард, с восхищением глядя на сына.