Резкость ее тона заставляет его оторваться от газеты и взглянуть на жену. Она сидит как изваяние. Кажется, еще вчера вечером, приехав из Лондона, он заметил, что с ней что-то не так. Его двухнедельное отсутствие явно не переполнило ее сердце любовью, что бы ни утверждала глупая поговорка. Ему отчаянно хотелось прийти к ней на ночь, но он решил этого не делать. Скорее всего, напрасно. Он почему-то не догадывался, что Элинор жаждет близости с ним. Но если так, почему бы не сказать об этом вслух? Почему он вечно должен догадываться? А эти женские намеки всегда такие запутанные. Они и раньше сбивали его с толку. Женщины – сплошная загадка. Ничего, как только она начнет помогать ему в исследованиях, у них появится больше тем для разговоров. И они станут больше времени проводить вместе. Тогда и отношения наладятся.
– Конечно, дорогая. – Эдвард откладывает газету и берет второй тост. – Я тоже плохо спал, – говорит он с набитым ртом. – Но в этом нет ничего нового, – со вздохом добавляет он.
Он всегда подчеркивает, что рядом с ней ему спится намного лучше. Пусть Элинор знает. Но от нее он никогда не слышал аналогичных признаний. Наверное, жену не очень-то привлекает перспектива провести с ним ночь, учитывая его крики, вспотевшее тело и вздрагивающие руки и ноги. Правда, в прошлом она была рада помочь ему справиться с очередным кошмаром; успокаивала, обнимала, гладила по голове и напоминала, что ему ничего не угрожает, что он находится в постели с ней, а не на том проклятом поле сражения, под вражеским огнем. Так у них было в прошлом, но, увы, не сейчас. Лицо Элинор раскраснелось, она ест молча, сосредоточенно двигая челюстями.
Эдвард наблюдает за женой, ощущая усилившееся сердцебиение. Ее присутствие всегда так благотворно действовало на него, воодушевляя, наполняя энергией, возбуждая. Словом, делая его лучше.
– Я все про тебя знаю, – наконец говорит она, глядя на него сердитыми глазами и поджимая губы.
– Я что-то не понял.
Боже, неужели она каким-то образом узнала о его поездке в колонию Хит? А ведь он пытался уберечь ее от волнений. И опять это пошло вразрез с его замыслами.
– Элинор, я…
– Это ведь продолжается уже который год и началось задолго до нашей женитьбы. Даже раньше, чем мы познакомились.
Эдвард пристально смотрит на нее. Значит, речь не о колонии.
– Честное слово, я понятия не имею, о чем ты говоришь.
Наверное, это беда с Мейбл так гнетуще подействовала на нее. Может, им куда-нибудь съездить? Или Джимми еще слишком мал, чтобы оставлять его на попечение няни? А славно было бы отправиться на юг Франции. Воображение рисует Эдварду, как они бродят по берегу лазурного Средиземного моря, перекусывают в неприметных бистро, пьют вино, а затем неспешно предаются роскошным любовным утехам. В их гостиничной спальне открыты окна, и теплый ветерок охлаждает их нагие тела. Это бы возродило…
– Ты думал, я никогда не узнаю? – продолжает она. – А я узнала. Я просмотрела твои банковские документы. Я знала: что-то происходит. И я нашла. Банковские квитанции. Мне известно о крупных суммах, которые ты ежемесячно снимаешь. И это повторяется из года в год.
Ему становится не по себе.
– Ты никак не должна была это найти.
– Черт побери, Эдвард, что за глупости ты говоришь?!
Эдвард сглатывает. Его мысли разбежались, и он пытается их собрать.
– Я имел в виду… Понимаешь, дело в том, что я давно должен был тебе рассказать. Знаю, что должен, но я трус. Элинор, прошу тебя, поверь мне: у меня не было намерений сделать тебе больно. Но чем дальше, тем труднее мне становилось об этом говорить. И тем менее важным это казалось.
– Что? – Ее щеки краснеют сильнее. – Что значит, менее важным? Для кого? Для меня это очень даже важно! Позволь тебе напомнить: я – твоя жена. А ты так и не покончил с этим, жалкий глупец?
– Нет, не покончил. И не представляю, как смог бы покончить. Сейчас это было бы особенно жестоко.
– Жестоко? – Элинор вскакивает со стула, по щекам катятся слезы. – А мне каково расхлебывать все это? Как у тебя совести хватает так со мной обращаться? Или ты думаешь, твоя ложь – это не жестокость по отношению ко мне?
Скрестив руки на животе, она ходит по комнате, стараясь не разрыдаться.
– Я… Элинор, я виноват. Честное слово, виноват. Но это началось раньше, чем мы с тобой встретились. Я должен был рассказать тебе правду, но все это в прошлом и…
– Нет, это совсем не в прошлом. Ты ведь по-прежнему ей платишь? Кто бы она ни была, ты обеспечиваешь ей роскошную жизнь! Скажешь, не так?
До него доходит смысл слов разгневанной жены, и он вдруг понимает ход ее мыслей. Засмеявшись, Эдвард тоже вскакивает на ноги и подбегает к ней:
– Старушка моя, ты схватилась не за тот конец палки.
– О чем ты говоришь? – всхлипывает Элинор. – Я же видела, какие суммы ты каждый месяц снимал со счета. И так – год за годом. Если ты тратил их не на содержание женщины, тогда на что?
Эдвард хватает жену за руки и обнимает. Она плачет еще сильнее. Его рубашка становится мокрой от ее слез. Наконец Эдвард вынимает носовой платок и подает ей. Элинор вытирает глаза и высмаркивается.