Тайное и явное в жизни женщины

Но моя свекровь – женщина особая. Кроме любви ей хотелось яркого триумфа, и именно в родном городе! Начинать всё с нуля, в неизвестности, в незнакомом, небольшом Ульяновске она не желала. Это не её стихия – безоглядно мчаться за любимым на край света. Ей хотелось здесь и сейчас, и чтоб все завидовали! И она отказалась от призрачного счастья. А его жена была готова к любым переездам, лишь бы вместе с мужем.

Долгий роман завершился сам собой. Крупная рыба тяжело и медленно уплыла в свой затон. Все остались на своих насиженных местах. Директор на том же заводе. Его жена с прежним мужем и со всем благородным семейством. Светлана Леонидовна – с тщеславием и высокими претензиями.

Для неё на первом месте – сразить всех, вызвать зависть, возбуждение, восторженные перетолки! Или всё – или ничего! В этом вся Светлана Леонидовна! Где нам, незрелым, было понять, что ею двигало. Она ловила очень крупную рыбу, а мы ей мешали, мелко мельтешили, перманентно раздражали.

Конечно, Светлана Леонидовна изредка приходила проведать внучку, приносила щедрые подарки, фрукты, соки. Оставалась недолго. Неловко брала Машку на руки, разглядывала, выискивая родственные черты. Удивив нас статью, командным голосом и самобытными суждениями обо всём на свете, она удалялась, уплывала в неведомую нам жизнь. С её уходом я неизменно испытывала полное освободительное облегчение.

Явное между строк.

– Ты с коляской гуляла, а я Юльку за руку вела! Она ножками топ-топ! – вспомнила Марина. – Такое милое время было! Детки такие хорошие! А сейчас – вымахали! Девицы на выданье!

– Да, дети незаметно растут, – вздохнула я. – Моя взрослеющая дочь задала мне сегодня ещё тот вопросец: может ли у женщины быть сотня мужчин. Каково?

– Сотня? Нет, это многовато, – нарочито серьёзно, чуть призадумавшись, ответила Марина. – Это как-то очень по-западному.

– Ну, она и говорила про какую-то девицу, которая с иностранцами работает.

– Нет, это точно не по-нашему, – рассмеялась Марина. – У нас ведь какие самые главные эрогенные зоны? Уши и душа. Нам надо всё через них пропустить. Сто мужиков вытопчут душу, как стадо мустангов! Хотя, нынешняя молодёжь удачно интегрируется в западную секс-культуру. У них всё проще. Вопрос шальной! Встрепенулось материнское сердечко, ворохнулось в груди?

– Вопрос шальной, но по мне, пусть лучше спрашивает всякую чушь, чем молчит, – высказала я. – Можно отследить, куда её несёт могучий ураган гормональной революции.

– Да, пожалуй, это лучше, – согласилась Марина. – Твоя Мария – открытая девка. У нее, что на уме, то и на языке вертится. А моя Юлька – скрытная, потаённая! В кого бы?!

– Да, в кого? – смело и провокационно спросила я.

– Помнишь, молодой, симпатичный еврей недолго вёл семинары по деталям машин? Заменял нашего постоянного преподавателя, – внезапно сказала Марина. – Ты ещё зашла ко мне после зачёта и спросила, кто такой интересный?

– Помню… – я почувствовала, как замирает сердце. – И что ты хочешь сказать?

– Это Юлькин отец, – выдала Марина.

– Никогда бы не подумала, – ошеломленно ответила я. – Одно ясно, что зачёты ты сдавала быстро.

– У нас всё развивалось быстро. С этих зачётов и началось. Ну, не понимала я особенностей червячных передач! Он мне объяснял, а я млела. Что, удивила? Вот она у меня и хитрющая в эту еврейскую породу. Нет, я не антисемитка, боже упаси. Я даже очень их уважаю. Умная, предприимчивая, сплочённая нация. Но сейчас из Юльки полезло что-то необъяснимое, незнакомое. Я сама хожу и удивляюсь.

Я молчала, не находя слов. Теперь я поняла, откуда у Юльки такое странное сочетание внешних черт – светлые, вьющиеся волосы и крупноватый нос с характерной горбинкой. А главное, пожалуй, глаза – особый разрез и форма век!

– Сниму я тот семейный портрет в гостиной, – решительно заявила Марина. – Подберу картину на это место. Да любую репродукцию из коллекции в рамку вставлю – и всё! Не надо, чтобы Коля замечал резкую непохожесть дочери. Он уж и сам уверовал в свою выдумку для родни. Поняла теперь, почему я отцу ничего не говорила? Представь, что бы началось в институте? Уж если сама виновата, так надо самой и расхлёбывать кашу.

– Сейчас поняла. Маринка, какая же ты стойкая!

– Вот так, грехи-то молодости всплывают. Но ты молчи, как и прежде. Мне просто что-то трудно стало находить общий язык с дочерью в последнее время. Вот вы с Машкой ладите, а я с Юлией – нет.

– Марина, всё образуется! – воскликнула я. – Девочка она славная. Немного строптивая, но это пройдёт!

– Отливаются мне родительские слёзки! Сколько мать моя плакала, сколько корвалола и прочей гадости выпил отец! – заявила Марина. – Только мне кажется, что ты меня не понимаешь до конца. Ты же праведница, идеалистка!

– Ну, скажет же! – возмутилась я. – Нашла праведницу!

– Нет, рассуди сама, у тебя по большому счёту всё правильно и благоразумно выходит! Ты всегда вовремя останавливалась у любой опасной черты! Не зря я твою фотографию над письменным столом вешала! Надо было чаще в твои глаза смотреть!

– В молодости останавливалась, пока мама тормозила… – задумчиво изрекла я.