ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)

Если бы я тогда взял у Тани обитый ситчиком чемодан и, расставшись с компанией москвичей, сел в промерзшую электричку, проводил ее до дома, постоял у крыльца, помолчал, она пригласила бы меня согреться и выпить чаю, я заглянул бы к ней на полчаса и остался навсегда, то мне удалось бы подтянуть мою историю под романтическую. И у меня, наконец, зацепилось бы, зацепилось (только бы гвоздик выдержал!)! Но я так и не двинулся с места. Я лишь кивнул ей на прощание и пробормотал, что позвоню. Какая глупость! Куда я мог ей звонить!

В честь моего благополучного возвращения с юга мать накрыла на стол и достала бутылку вина, давно хранившуюся в доме, где пользовались любым предлогом, чтобы ее не выпить. Сели мы праздновать, а у меня в глазах - мотающийся вагон электрички, обитый ситчиком чемодан на полке... Меня что-то жгло, мучило, и я с тоской озирался, словно искал кого-то глазами.

За столом же царила Белла, чьи жесты, позы, улыбки придавали значительность самым обычным фразам, и она с изощренной вежливостью, в предельно изысканных выражениях просила передать ей соль или горчицу: «Будьте любезны… пожалуйста… не сочтите за труд». Ваня же, напротив, хотя и был не прост, себе на уме, разыгрывал из себя простачка, подстраиваясь под свое незамысловатое имя (Ваня – Таня). При этом он маскировал свои едкие, желчные, рискованные высказывания (естественно, вращавшиеся вокруг темы: выездной – невыездной) наивной и добродушной улыбкой.

Мать смеялась его остротам и без конца повторяла:

- Они чудесная пара, чудесная пара!

Проводя гостей, мы с ней остались вдвоем, и состоялся у нас разговорчик.

- ... да, чудесная, - произнесла мать, нуждаясь в повторении этого слова для того, чтобы высказать мысли, которыми она не могла поделиться в присутствии тех, кого так называла. - Между прочим, сразу после свадьбы... они...

- Я знаю, знаю. Ваня мне писал.

- Ах, он тебе писал! - Мать была слегка разочарована тем, что ее лишили права первой сообщить мне новость. - Но тут возможны сложности, связанные с тем, что сам он... ну, ты понимаешь.

- Моавитянин, - подсказал я самый простой и хорошо известный ей способ придать нужный оттенок ее намеку.

- Ха-ха-ха! - рассмеялась мать, довольная тем, как мы понимаем друг друга, не называя вещи своими именами. - Да-да, ты прав. Но все дело в том, что там-то нашего моавитянина примут, а отсюда могут не выпустить, хотя он так мечтает! Мечтает, бедняжка, вырваться, ведь он музыкант! Музыкантов здесь очень хорошо учат, а потом губят. Вот он и не хочет погибнуть, наш Ванечка, поэтому Белла для него счастливая находка!

Матери доставляло особое удовольствие растолковывать и подробно разобъяснять то, что было и так понятно.

- Что ж, остается ему пожелать, как говорится...

- Ну, а ты, мой дорогой? Как прошел месяц? С пользой? - спросила мать, оглядывая меня так, словно мой ответ позволил бы ей окончательно склониться к тому мнению обо мне, которое у нее сложилось. - Что прочел? Над чем думал? Строил ли какие-нибудь планы? Конечно, мы живем в самой прекрасной стране, - она улыбнулась, возвращаясь в мыслях к Ваниным остротам, - но строить далекие планы все равно нужно.

Я вяло слушал, вяло отвечал.

- С пользой, с пользой. И читал, и думал. Только планов никаких пока не строил.

Она встала, открыла дверцы буфета и стала вспоминать, что же ей там понадобилось.

- Никаких? - Мать подчеркивала важность вопроса тем, что не закрывала дверцу, прежде чем я отвечу или она все-таки вспомнит, зачем их открыла.

- Ни-ка-ких, - произнес я по слогам, каждый из которых должен был ей внушить, что на мой счет она может не сомневаться.

- Значит, ты доволен, - сказала мать так, словно на самом деле довольна была она, но только тем, о чем я еще не догадывался. - Вот посмотри, какую я купила пепельницу, а то у нас за картами все так дымят, что я сама скоро закурю! - Она достала из буфета пепельницу, показала мне с гордостью и произнесла то, чего совершенно нельзя было ждать от человека, гордящегося своей покупкой. - А я, представь, не довольна твоей поездкой. У тебя совершенно усталый, изнуренный вид, ты бледен, рассеян...

- Просто в поезде не выспался...

- Нет, это не просто, Борис. Скажи, кто эта девушка? - Мать поставила в буфет пепельницу и напоследок полюбовалась ею с улыбкой, словно для последующего разговора со мной ей требовалось совсем иное выражение лица. - Кто она? Кто? - Иное выражение появилось сразу, лишь только она закрыла дверцы.

- Боже мой, ну попутчица, попутчица, неужели давать отчет?!

- Вот ты и матери грубишь, - сказала мать, как будто и мои вялые ответы, и моя внезапная вспышка входили в круг того, что она заранее предвидела. - А по ее словам, вы вместе отдыхали ...

- Ну и что?!

- Раз ты это скрыл, ты можешь скрыть и другое.

- Не понимаю, что именно я могу скрывать. - Произнося эти слова, я понимал, что выиграет тот, кто при этом не покраснеет.

В результате проиграли оба: первой покраснела мать, а затем и мое лицо залилось стыдливой краской. Мать встала ко мне боком - так, словно в ее задачи входило явить мне свой скорбный профиль.