ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)

Вот и настало время мне поведать о нашем Председателе, о достоинствах и притягательных свойствах которого я бегло упомянул, и теперь не отказываюсь от своих слов, хотя услышанная новость стала для меня таким же потрясением, как и для всех остальных. Как же могло случиться, чтобы тот, кто собрал нас вместе, кто нас вдохновил… впрочем, не буду спешить с осуждением и лучше расскажу о человеке, чей загадочный поступок нам еще предстоит понять и истолковать. Вацлав Вацлович Сурков – вот я и назвал имя, которое поможет нам проникнуть в самую подоплеку событий, поскольку вокруг  него-то и вьется поземка, свиваются клубки слухов или, если угодно кипят страсти.

При этом замечу, что с Вацлава Вацловича у нас все и началось (помните: сдвинется – начнется?). Ведь он не только председательствует на наших собраниях, склоняя над столом массивную голову с поседевшими у корней волосами и позванивая в свой колокольчик, но ему принадлежит честь быть основателем нашего достославного общества. Как читатель уже догадался, он-то и есть тайный ученик моего отца, который и поручил ему когда-то собрать нас всех, зажечь, вдохновить идеей возвышенных бесед о плохой погоде.

Какие же свойства натуры способствовали этому? Хоть мы и условились избегать досужих упоминаний о душе и прочих потусторонних материях, мне в данном случае кажется вполне уместным выразиться так: Вацлав Вацлович – настоящая русская душа, и пусть нас не смущает его польское имя. Глубоко заблуждается тот, кто считает, что русские – это сплошь Федоры, Василии да Иваны. Нет, сколько истинно русских носили немецкие, французские, итальянские имена и фамилии: я уж не говорю о таком тончайшем выразителе сокровенных свойств русского пейзажа, которые открываются лишь при плохой погоде, как Исаак Левитан.

Вот и Вацлав Вацлович из таких выразителей, и хотя он не художник, как Левитан, но он – художник, истинный художник.

Иными словами, у него русская душа с ее порывами, метаниями, безотчетным томлением, тоской о несбыточном и тонким чувством природы. Вацлав Вацлович способен всю свою душу вложить в любование осенней паутинкой, по которой скользит высыхающая на солнце капля росы. Или прилипшим к шляпке сыроежки истлевшим листком. Или ягодой рябины, закатившейся в щель на отсыревшем полу дачной веранды, или…

Нет, нам и не перечислить всего того, что становится предметом самой острой, утонченной чувствительности у Вацлава Вацловича. И это в наше-то время, в наше время, которое мне приходится описывать несколько сглаженно и условно, выделяя черты, так сказать корневые, более менее устоявшиеся, иначе мне не создать нужного фона для портрета моего героя.

А Вацлав Вацлович герой, истинный герой!..

Ранним-ранним утром в густом молоке тумана, едва тронутого рассветной позолотой, дожидается он на платформе первого пригородного поезда, чтобы махнуть куда-нибудь, как он сам выражается, или, иными словами, навестить любимые места, заветные уголки, где они когда-то бывали вместе с моим отцом, - Кавуны, Заячью горку, Леонтьеву пустынь, Царский лес. Дальше он не ездит, хотя, казалось бы, из нашего городка можно легко добраться и до Львова, и до Житомира, и до Варшавы, и до Парижа. Но Вацлава Вацловича туда не тянет, ведь он не путешественник (само это слово ему глубоко чуждо), а… ездок.

Ему милы нехоженые тропы, невысмотренные, как он сам выражается, уголки. Во Львове или в Париже он бы увял и сник. А вот по своим заветным уголкам готов до изнеможения бродить, что-то насвистывая, размахивая грибной корзиной, в сапогах, облепленных болотной тиной, с зацепившейся за обшлаг рукава березовой сережкой. При этом он постоянно достает книжечку и что-то в нее кропотливо записывает. Значит ли это?.. Не значит, ровным счетом ничего не значит. Вацлав Вацлович записывает лишь для того, чтобы прочесть нам на заседании общества, а затем сжечь: это один из ритуалов нашего общества. Все записанное сжигается, чтобы не возникало даже намека на то, что мы занимаемся литературой. Литературу Вацлав Вацлович отвергает, считая, что она слишком много отнимает от жизни, а высшая цель нашего общества – жизнь.

Да, именно наполненная, насыщенная радостями жизнь, и не надо представлять нас чахлыми, со слезящимися глазами, постоянными простудами, насморками, горчичниками и примочками: плохая погода вовсе не сказывается столь пагубно на нашем здоровье. Для нас важен принцип: ценить то, что не ценят и отвергают другие. Собственно, это и есть умение жить. Возьмем, к примеру, китайцев, которые едят лягушек, змей, червей и всяких каракатиц. Мы этого и в рот не возьмем, но значит ли это, что наша собственная кухня превосходит их кухню изыском и разнообразием? То же самое и умение жить: оно заключается в умении ценить отвергнутое, – то, чем другие брезгают и пренебрегают.