ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)

Я посмотрел на Цезаря Ивановича, который по-прежнему стоял, отвернувшись, словно после всего пережитого встретиться со мной взглядом было для него слишком большим испытанием.

- … Да, допрашивали ночью, издевались и ужасно хамили, - капитан Вандич слегка понизил голос, рассказывая в присутствии Цезаря Ивановича о том, о чем сам он не мог говорить без дрожи в голосе, капелек пота на строенной картофелине носа и испарины, мелки бисером покрывающей узкий лоб. – А вас? Вас они допрашивали?

Я коротко поведал о своем допросе, дурацких намеках на мою причастность к поджогу Рейхстага, убийству германского посла и о попытках следователя обвинить меня в том, что я храню тайну двух младенцев. После этого я немного помолчал с таким видом, который всех обязывал к молчанию, и, слегка понизив голос, произнес:

- Мне удалось узнать, что, оказывается, Полицеймако исчез.

- Как исчез? – спросил пан Станислав, наоборот повышая голос от удивления.

- А вот так. Был, а потом его не стало.

- Но ведь говорят, что совершено покушение, что найден труп...

- Мало ли что говорят! Никакого трупа не найдено. Я узнал это от следователя.

- Тайны, сплошные загадки и тайны...

 Пан Станислав умолк, чтобы дать высказаться другим, но, поскольку новых желающих вступить в разговор не нашлось, капитан Вандич задумчиво произнес, накручивая на палец кончик рыжеватого уса:

- Да, наши личные тайны для них зацепка, и они будут всячески доказывать, что ради них-то мы и собирались. Если этот вариант не удастся, они попробуют другой: с оружием, бомбами, гранатами, взрывными устройствами. Недаром же он упомянул о тайниках, как вы сказали… Да, похоже, что суд…

- А вы думаете, что будет суд?

- Непременно. Будет громкий судебный процесс. Мы эту тему здесь уже обсуждали и все сошлись в едином мнении. - Капитан Вандич с откровенным удовольствием рассек маленькой ладонью воздух, слегка озадачив этим жестом тех, кто не совсем понимал его значение.

- Ну, а зачем им устраивать громкий? - спросил я, тем самым признаваясь в том, что тоже многое не совсем понимаю.

- Так ведь давно не было. Да, очень давно, а ведь так нельзя, никак нельзя. Как-то даже непозволительно. Должно непременно быть. - Он снова рассек воздух с прицельным прищуром  рубаки, наносящего сабельный удар.

- Что должно быть? Говорите яснее.

- Судебный процесс по делу о тайном обществе, ордене, секте или просто группе заговорщиков. Если не разоблачить и не осудить тайну, люди потеряют вкус к тому, что существует явно. Явное станет скукой, обыденностью, житейской прозой, а это может привести к массовым самоубийствам, как во времена Вертера.

- Пусть судят хорошопогодников…

- Нельзя. Они для этого не годятся. Мелковаты они для громкого суда, не заслуживают такой награды.

- Ах, это и награда! И наказание, и награда!

- Конечно! Ведь это жертва – невинно пострадать. Но только жертва должна быть чистой – без пятна и порока… - Капитан Вандич произнес это с многозначительной уклончивостью, явно не стремясь к тому, чтобы его сразу поняли.

- А нас вы считаете порочными?

- Нет, мы агнцы, агнцы, и все же одно пятнышко…на нас…

- Снова вы туману напускаете. Яснее!

- Туману, туману. - Капитан Вандич усмехнулся, связывая с этим словом свои, пока не ясные для других представления. - А вот вы вспомните: однажды мы собрались во флигеле, чтобы поговорить об облачной, пасмурной и туманной, - на этом слове он улыбнулся как бы в угоду тем, кто сам же его ему и навязал, -  весне. Весне, которая хороша тем, что не вселяет в нас обычной лихорадочной тревоги, а, наоборот, успокаивает и умиротворяет. Я как признанный знаток пасмурной весны должен был сделать главное сообщение. Я готовился всю неделю. Я писал по ночам, зачеркивал, выбрасывал в корзину и снова писал. Мне хотелось достичь совершенства, выразить невыразимое – эту таинственную, несказанную прелесть пасмурной весны. Прелесть, заключенную в слоистых дождевых облаках, за которыми прячется солнце, молочном тумане, застилающем просветы аллей, прозрачных, опутанных изморосью деревьях… И что же? Едва лишь я начал, разговор свернул… свернул на другие тайны. Кто-то вскользь упомянул о курфюрсте Пфальцском, и все дружно подхватили, стали восторгаться чудесными механизмами в его садах и прочими изобретениями, а о пасмурной весне забыли, к этой теме больше не возвращались. Разве не так?

- Оскорбленное самолюбие! – воскликнул пан Станислав, тем самым признавая, что когда-то именно он вскользь упомянул и теперь отстаивал свое законное и выстраданное право на это.

- Ну уж, ну уж! - Капитан Вандич заслонился ладонями, как бы прося избавить его от подобных выпадов. – Мое самолюбие  оставил я на дне южных морей, и нырять за ним вам не советую. Мне просто жаль, что мы тогда нарушили устав…

- Запятнали, так сказать, честь мундира, - несмотря на протесты собеседника, не унимался пан Станислав.