Тайное... Забытое... Невероятное...

Спящая особь реликтового гоминоида (по рассказу очевидца из Монголии).

Дальнейший сбор сведений по Памиру продолжался географическими экспедициями и спортивными группами. Самая большая работа была проведена геологом С.И. Клунниковым, но собранные им материалы не дошли до нас в связи с его гибелью в Великой Отечественной войне. Геолог Б.М. Здорик с 1929 года начал там же собирать заинтересовавшие его сведения. А в 1934 году сам натолкнулся на животное вместе с проводником-таджиком в зарослях дикой гречихи. Это было на высоте свыше двух с половиной тысяч метров над уровнем моря между Дарвазским хребтом и отрогами хребта Петра Первого. Внезапно их глазам открылся небольшой участок, на котором трава была основательно примята, а земля разрыта, точно ее кто-то копал. На сурчиной тропинке были видны пятна крови и клочки шерсти сурка. “А прямо под моими ногами на кучке свежевырытой земли лежало и спало на брюхе непонятное существо, вытянувшись во весь рост, то есть примерно метра на полтора. Голову и передние конечности я не смог хорошо рассмотреть: их закрывал от меня куст завядшей дикой гречихи. Я успел заметить ноги с черными голыми ступнями, слишком длинные и стройные, чтобы это мог быть медведь, и спину, слишком плоскую для медведей. Все тело животного было покрыто лохматой шерстью, более похожей на шерсть яка, чем на пушистый мех медведя. Цвет шерсти был буровато-рыжий, более рыжий, чем мне приходилось когда-либо видеть у медведя. Бока зверя медленно и ритмично поднимались во сне. Я замер от неожиданности и в недоумении оглянулся на следовавшего за мной таджика. Тот остолбенел, с лицом бледным как полотно дернул меня молча за рукав и знаком предложил немедленно бежать. Вряд ли когда-нибудь еще я видел выражение такого ужаса на лице человека. Страх моего спутника передался мне, и мы оба, не помня себя, без оглядки побежали по сурчиной тропинке, путаясь и падая в высокой траве.

“Снежный человек“, встреченный А.Г. Прониным в горах Памира в 1957 г.

От местных жителей он услышал, что они натолкнулись на спящего дэва. Причем, Б.М. Здорику даже показалось, что такое название они употребляют из вежливости, чтобы гостю было понятно. Его они считали зверем, а не представителем нечистой силы.

Так можно ли памирские материалы отнести к фольклору? По-моему, в них совершенно четко идет речь о зоологическом объекте, который ест, спит, отправляет физиологические потребности, умеет защищаться даже от человека. Правда, увидеть его — дурная примета, но ведь и при встрече на улице со служителем культа многие хватаются за пуговицу, и это суеверие неистребимо.

В памирских рассказах не удивляет только одно: все происходит для нас в тридевятом царстве, тридевятом государстве. Это загадочный Восток. А как на русской земле?

А в глубинной России еще совсем недавно в те же двадцатые-тридцатые годы нашего столетия происходило то же самое.

Та же А.М. Митина, чей рассказ мы приводили выше, писала мне следующее:

— В самом начале тридцатых годов мой дед одним из первых вступил в колхоз и работал на пасеке. В то время на Рязанщине еще были большие массивы лесов, пересеченные болотами и оврагами. Как-то раз, пришел он с пасеки очень расстроенный и что-то стал рассказывать бабушке. Я просила его объяснить мне, что произошло. Она все отнекивалась. В конце недели дед опять вернулся не в себе. Что-то сказал бабушке, и та пообещала навестить пасеку. Я с трудом уговорила ее, чтобы она взяла и меня. Солнце садилось за лес, когда перед нами возникла знакомая картина: ульи, избушка, костер. Когда сварилась похлебка, дедушка положил в угли картошку. Мы вошли в избушку. Было темно. Огня не зажигали. Дед твердил одно и то же: “Сейчас придет, вот увидишь!“ Они с бабушкой прильнули к маленькому окошку, а меня заставили играть с Полканом на полу. В какой-то момент тот вдруг вскочил на ноги, шерсть на его загривке поднялась, и он тихо, с жалобным надрывом, завыл. Стало жутко. Дед зашептал: “Смотри под орешник внимательнее. Вон-вон, справа!“

Я не утерпела, притиснулась к окошку и стала вглядываться туда, куда он указывал. И хоть было темно, но я рассмотрела человека высокого роста, широкого в плечах, который в этот момент вышел на поляну. Ступал он медленно и тяжело. Мы замерли. Потом я заплакала. Дедушка погладил меня по голове: “Не бойся, он сюда не пойдет“. Зубы стучали у меня от страха, но я все равно смотрела, куда он идет. А он направился прямо к костру, опустился на четвереньки и стал разбрасывать угли. Угли вспыхивали, освещая на короткие мгновения фигуру незнакомца. Особенно запомнились мне руки и лицо, покрытые шерстью, как и все тело. Он выхватывал из костра картошку и отбрасывал ее в сторону. Затем подхватил несколько штук, подбросил на одной руке, перекинул в другую, и, прижав их к животу, зашагал в ту сторону, откуда пришел.