Тайной владеет пеон

— Науальцы — люди дела, — быстро сказал Дие­го. — За привет спасибо. Меня выпустят за лагерь, ко­манданте?

— Связной тебя выведет.

Когда Диего вышел, Карлос несколько минут рас­сматривал план и, наконец, встретился взглядом с Вир­хилио.

— Да говори же, — усмехнулся Аррьос, — уже двое суток ты не знаешь, как мне сказать об этом.

— Догадался?

— Если кто-то из нас должен остаться, — это буду я, — твердо сказал Вирхилио. — Тем более, что тебя и остальных пристукнут сразу же, а меня... со мной они будут торговаться. Я не коммунист, не профсоюзный дея­тель, даже не пеон. При Арбенсе работал в разведке, и им интересно заполучить нашу старую агентуру. Так что не терзайся угрызениями совести — мы еще встретимся.

— Ты славный парень, Вирхилио. Но даже если бы я и захотел остаться, не имею права: партия решила иначе.

— Знаю, дон Карлос. Будем считать, что с этим кон­чено.

— Не совсем, — Карлос оглядел товарищей. — При­езжий из центра рекомендовал оставить двух — трех крепких людей — для минирования, ликвидации всех следов, а заодно свидетельства... нашей гибели.

Он невесело улыбнулся. Люди молчали. Это были испытанные бойцы гватемальского пролетариата. Мно­гие из них не раз дрались на улицах с жандармами, возглавляли забастовки, которые лихорадили Юнайтед фрут компани, сидели в тюрьмах... Но одно дело — смотреть в глаза смерти и чувствовать плечо товарища по борьбе и совсем другое — оставаться одному, среди разъяренных карателей, готовых испепелить все: чело­века, который не подчинился им, землю, на которой он стоит, лес, в котором скрывается. И у каждого была семья, у каждого — маленькая надежда на спасение.

— Здесь слов не нужно, — сказал Чиклерос. — Останется любой. Сыграем в узлы, сеньоры.

Старинная индейская игра заключалась в том, что на мужской рубашке завязывались узлы и в один из них вставлялся лепесток цветка. Тот, кто вытягивал узел с лепестком, получал право на празднестве вы­ступить с первой речью: индейцы-майя [26]любят оратор­ское искусство, и их вечера открывают лучшие рассказ­чики. Но сейчас выигравший получал право на томи­тельную неизвестность и, может быть, даже мучитель­ную гибель.

Одиннадцать узлов — три спичечных головки. Во­семь уйдут с отрядом, трое будут поджидать карате­лей.

Одиннадцать рук, твердых рабочих рук, легло на узлы.

Медленно развязывается первый узел. Пусто. При­говоренному к жизни неловко смотреть на товарищей. Второй, третий...

— Пустой узел посчитаю за спичку, — предупреж­дает Аррьос, — мне нужно остаться.

Рубец на его лице краснеет, пальцы беспокойно возятся с тугим узлом и, наконец, извлекают фосфор­ную головку.

— Как и договорились, — находит он в себе силы для шутки.

Вторым вытянул спичку Чиклерос.

— Меня здесь мало кто знает, — беспечно говорит он. — Что взять с простого чиклероса!

Но все понимают, какого напряжения стоит ему сейчас каждое слово.

Остаются четыре узла. Как хочется Карлосу освобо­дить всех этих людей от страшного ожидания и при­нять удар на себя. Но он — команданте, он коммунист, и слово партии для него закон.

Три узла пустые. Последний развязывать Мануэлю. Зачем, когда и без того все ясно! Он бросает рубаху владельцу и сурово говорит Карлосу:

— Если что, — Роситу береги.

Выбор сделан. Одиннадцать тянувших жребий мол­чат, двенадцатый, Карлос, — тоже.

В палатку без предупреждения врывается радист:

— Мой команданте... Я, наверно, сошел с ума... Отсюда ведут передачу! Какая-то «сейба». [27]

— Из лагеря? Чушь! — кричит Карлос.

— Я перехватил вызов... Но в этом районе нет ни­кого, кроме нас, мой команданте!

— Связных сюда!

Карлоса редко кто видел разгневанным, но сейчас его исступление, ярость, опасение того, что из-за глу­пой случайности весь глубоко продуманный план может рухнуть, стремление немедленно отыскать предателя, быстрота его действий, сила голоса передаются всем окружающим.

— Сменить все караулы. Вернуть всех отосланных из лагеря. Просмотреть кроны ближних деревьев. Обы­скать каждый шалаш, каждый рюкзак.

Связные разбегаются. Карлос обращается к членам штаба:

— Людям объяснить, что под удар ставится их жизнь!

Расходится и штаб.

— Вирхилио, что-то я хотел спросить?.. Ты при­глядывался эти дни к Артуро?

— Да.

— Твой вывод?

Вирхилио пожимает плечами:

— Парень, как все остальные. Задерган. Любит одиночество. В биографии, правда, есть провалы...

— Нет, не то, мне не то от тебя нужно...

Связной докладывает:

— Дон Наранхо вернулся.

Старик тяжело дышит, но глаза его блестят молодо. Карлос обнимает его; ответа не нужно, он виден в тво­их глазах, дон Наранхо.

— Зачем прислал гонца, лесной сеньор? — сердится старик. — Я и без него дорогу отыскал.

— Разве он не с тобой?

— Твой вестник побежал вперед...

Карлос стремительно  поворачивается  к Вирхилио:

— Вспомнил! Ты видел науальцев. Что, Армас дей­ствительно пригнал к ним солдат?

— Ерунда. Армасу не до них. И притом в Науаль не взобраться в дождливый период.

— Вирхилио, пока не поздно...