Тайнопись видений

Принц встрепенулся и покраснел, осознав, что впервые за последний трид размышляет о будущем. Это вызывало в нем волну болезненного облегчения, словно много дней он не был живым, а теперь выбирался из кокона подобно заново рожденной цикаде или сбрасывал старую кожу, словно змея.

Третий ярус опоясывали длинные ряды аккуратных бараков. Они были одинаковые, как фишки для го, и непрерывной лентой тянулись друг напротив друга, образовывая улицу, где зеленели клумбы и журчали фонтаны, освещенные низкими фонарями. Впереди белели ступени четвертого яруса, а позади уходили в полумрак те, по которым Нико только что поднялся из сада.

– Тут все, как и везде в банях, – сказала Виё. – Мальчики – направо. Девочки – налево. Тебе вон в ту калитку. Смотри не перепутай. На всех комнатах у входа есть таблички с именами. Если таблички нет, можешь занимать место. На столике найдешь грифель и дощечку. Напиши свое имя и вставь в держатель, потом спи. В пять утра по улице ходит человек с колокольчиком и всех будит. Как услышишь его, одевайся и жди меня тут. Не вздумай заходить на женскую половину, иначе Шариха тебя убьет.

Нико почувствовал большое облегчение от мысли, что Виё не явится за ним самолично. Минуту спустя он нырнул за калитку и пошел вдоль бараков. Свободную комнату он обнаружил только в самой глубине улицы, настолько маленькую, что в ней едва хватало места лечь и вытянуть ноги. Барак был сбит из деревянных щитов и перекрыт досками с законопаченными и просмоленными щелями. За тонкими стенами слышался храп. Над дверью зияло узкое незастекленное окошко, никак не походившее на световое. Оно скорее предназначалось для вентиляции, чтобы внутри не заводилась плесень.

Нико расстелил матрац, набитый пухом рогоза, и упал на него, обхватив голову руками. Он лежал так некоторое время, пытаясь уснуть, но вместо этого провалился в омут болезненных мыслей, настигавший его каждую ночь.

– Ладно… – одними губами шепнул принц, зарывшись лицом в пропахшую мылом ткань. – Просто признайся, что ты неудачник. Ты бесполезный неудачник, Нико. И ты обрадовался, как паршивая овца яблоку, решив отправиться за этой книгой. – Он вздохнул и продолжил: – Что? Легко тебе стало? Легко, да? Хорошо, что удалось отложить задумку? Ты же слабак, Нико, ты проклятый слабак. И не стать тебе нормальным наемником никогда в жизни, потому что внутри у тебя никак не подохнет Такалам. И ты боишься отправляться в Соаху. И всей твоей самоуверенности хватило на трид. Ты знаешь, что ты жалкий и что ты ничего не сможешь сделать, вернувшись домой. Ты уже ничего не изменишь, даже не отомстишь как следует. И ты цепляешься за эту книгу, как за повод не признавать себя полным дерьмом.

Он побился головой о жесткую подушку и шумно выдохнул. Во внутреннем кармане лежала серьга и колола грудь, проступая сквозь ткань рубашки. Для того чтобы вернуть Соаху, принцу предстояло выкорчевать из себя всякую жалость и привязанности, но он все еще не мог этого сделать. Он ведь не Тавар с головы до пят. Ему не плевать. Убитые рабы и люди на Акульем острове ходили за ним молчаливым шлейфом и давили на плечи грузом вины. Нико боялся, что рука его дрогнет и он поплатится за эту ошибку.

Даже Чинуш не смог прикончить принца, хотя Тавар не приказывал ему оставлять наследника в живых, в этом Нико был уверен. И мыш не боялся убийств. Ему это было не впервой. Тавар натаскивал своих летунов на тюремных смертниках. Он показывал виды порезов, кровотечений и разбирал анатомию не в теории, а на живых людях и отрабатывал метание ножей, заставляя Летучих целиться в бегущих пленников. Иногда он даже устраивал зрелища, выпуская смертников и говоря им бежать так быстро, как они смогут. И если им удастся спастись, их жизнь будет сохранена, но если хоть один человек уйдет, мыши получат наказание.

Чинуш попадал в девяти случаях из десяти и не уставал хвастать перед Нико, дразня его трусливым принцем. Несмотря на всю настойчивость Тавара, Такалам убедил Седьмого оградить наследника от подобных тренировок: «Пусть учится защищаться, а не губить своих же подданных. Он не грязный наемник, а будущий властий Соаху». В этом состояла еще одна точка преткновения учителей.

Но если в Чинуше нет морали и страха убивать, почему он предал Тавара – свое божество – и оставил в живых врага, которого ненавидел всей душой? Почему он это сделал? Какую цель преследовал? Неужели он чувствовал ту же привязанность, которую Нико испытывал к нему до тех пор, пока не узнал правду?

Вскоре принц уснул, а очнулся замерзший, злой и очень голодный. За окном не было ни намека на рассвет, но снаружи кто-то уже трезвонил колокольчиком. Нико подскочил мгновенно, среагировав на звук, как на сигнал опасности во дворце.