Таинственная карта

Одиннадцатилетняя Лиза Дьяконова, старшая дочь богатого фабриканта из тихой уездной Нерехты, начинает вести дневник накануне смерти отца. Переезд осиротевшей семьи в Ярославль, поступление в гимназию и учеба в ней, раннее осознание собственной физической непривлекательности (впрочем, скорее мнимой, чем реальной), сложные отношения с религией, а главное – неотвязные мысли о женском неравноправии, – вот что занимает Лизу на протяжении первых десяти лет ведения дневника. Пережив затяжной конфликт с матерью, не желавшей отпускать Лизу из дому, девушка всё же отправляется в Москву, на знаменитые Бестужевские курсы, а после, совсем уж порывая со всеми традициями (или, как говорили в то время, «выламываясь» из своей среды), едет в Париж – учиться на адвоката. Примерно в этой точке ее дневник начинает явственно отдавать безумием (Басинский осторожно предполагает, что душевный недуг девушка унаследовала от рано умершего отца вместе с погубившей того «дурной болезнью»), мутируя не то в беллетризованную автобиографию, не то в полностью оторванный от реальности роман, который обрывается за три месяца до смерти своей создательницы зловещим намеком на неизбежное самоубийство…

Детально анализируя дневник Лизы, вчитываясь в него и сопоставляя его с другими источниками, Басинский реконструирует на его основе одновременно и эпоху, и внутренний мир своей героини. Дьяконова в его описании, таким образом, оказывается и живым человеком, и точкой кристаллизации гендерных вопросов своего времени.

Что касается эпохи, то тут читателя ожидают приятные сюрпризы: оказывается, положение женщины в России конца XIX века было заметно лучше, чем в Европе, а общий настрой мужской половины общества оставался преимущественно про-феминистким. Так, все прорывы Лизы к образованию и самостоятельности совершались при деятельной поддержке мужчин, а все палки в колёса ей неизменно вставляли женщины.

С внутренним миром Дьяконовой дело обстоит сложнее: Басинский рисует ее трагически одиноким человеком, словно бы запертым в пределах своего тонкого аналитического ума и не способным ни проявлять чувства, ни впитывать их извне. Вся ее жизнь – это обращенная к миру мольба: посмотрите на меня, полюбите меня, примите меня такой, какая я есть. Но мольба эта не имеет шанса быть услышанной в силу специфической глухоты самой Дьяконовой, ее органического неумения воспринимать обратную связь и замечать симпатию со стороны окружающих. Вечно настороженная, вечно готовая яростно оборонять свои границы от истинных и мнимых врагов, она оказывается легкой жертвой собственных неврозов, которые в результате и становятся причиной ее гибели.

В принципе, такой портрет выглядит вполне убедительно – единственная проблема в том, что для подобной трактовки автору явно недостает материала. Поэтому чем ближе к концу, тем более художественным, воздушным и произвольным становится его текст, в финале уже откровенно сбиваясь в художественную прозу (собственно, как и дневник самой героини). Ничего криминального в этом нет – тем более, что разрешить драму Лизы Дьяконовой без помощи фантазии едва ли возможно, но легкий привкус разочарования всё же остается. Хороший русский нон-фикшн, написанный на русском же материале, так редок, что любое отступление от канона воспринимается если не как поражение, то во всяком случае как огорчительная уступка обстоятельствам.

Лев Данилкин Ленин: пантократор солнечных пылинок [166]

«Сетчатка глаз жителя бывшего СССР устроена таким образом, что когда на нее проецируются монументальные образы, связанные с Лениным, фоторецепторы автоматически отключаются, даже если напарываешься на что-нибудь экзотическое», – проницательно замечает Лев Данилкин в главе, посвященной пребыванию своего героя в Казани. И это обстоятельство – стойкий иммунитет к любому, особенно пространному, высказыванию о Ленине у любого человека, хотя бы краешком зацепившего Советский Союз, – пожалуй, является главным фактором риска для «Пантократора солнечных пылинок» – книги во всех остальных отношениях крайне любопытной, чтоб не сказать выдающейся.

Главное ее достоинство – это, конечно, совершеннейшая внеположность что советскому, что антисоветскому дискурсу. Как известно, лучший рецепт написания исторического произведения состоит в том, чтобы «всё знать и всё забыть», и Лев Данилкин свято следует этой рекомендации. Он очевидно отлично знаком с необъятной библио-ленинианой, но это знакомство ни в какой момент не застит ему взгляд – он пишет о Ленине словно бы впервые. Великий гений, отец мировой революции, великий злодей, тиран, фанатик и убийца – все эти характеристики напрочь исключены из поля авторского внимания. Ленин для него – прикольный (да-да, именно так) исторический и человеческий феномен, не более, но и не менее. Фигура большого масштаба, лишенная сколько-нибудь выраженного знака и не предполагающая однозначной оценки.