Таинственная невеста

— Ах, кэль кошмар. Зачем вы только мне об этом напомнили. Я уж изо всех сил старалась об этом позабыть. Даже мебель в гостиной велела переставить иначе.

— Древние персы, сударыня, называли смерть разрушительницей собраний, — вдруг сказала одна из барышень.

Мурин удивленно перевел на них глаза. Зарделась Наденька, и он понял, что это она такая начитанная.

— Здесь древние правы, душенька моя, — ответила госпожа Кокорина. — Вечер точно был испорчен. Смерть есть часть жизни, но когда она врывается внезапно и похищает свою жертву на глазах у всех, как ястреб курицу, это производит пренеприятное впечатление.

Девицы нимало не погрустнели. Они были в том возрасте, когда человек чувствует себя бессмертным.

— Как интересно! — сообщила Наташенька. — Я ничего подобного никогда не видала.

— Ну, милочка, ничего интересного там и не было. Не правда ли, Алексей Иванович?

Но тот с невинным видом ответил:

— Я, в сущности, тоже ничего не видал, их мне загораживал самовар.

— Верно, — не сразу кивнула госпожа Кокорина. — Вот вы сказали это, и я вспомнила. Юхновы прибыли, только когда со стола уже убирали, чтобы подать чай.

— Старая госпожа Юхнова не ужинала за столом со всеми? — спросил Мурин.

— Не совсем…

— Да! — встрепенулся Соколов. — Она еще сказала: мол, что вы, что вы, мы не из таких, которые ходят в гости, чтобы поесть за чужой счет. И это вместо того, чтобы извиниться за опоздание, — он помотал головой.

Это воспоминание тоже не доставило госпоже Кокориной радости.

— Ах, дорогой Алексей Иваныч, о покойных следует говорить только хорошо или ничего вовсе. Но да, госпожа Юхнова хорошо осознавала влияние, которое дает ей ее богатство, и не утруждала себя тем, чтобы быть любезной или подчиняться правилам. Она пожелала сесть отдельно от всех, только своим семейством, в гостиной, туда я и приказала подать им чай.

Она умолкла.

— И что потом? — спросил Мурин.

Госпожа Кокорина задумчиво покачала головой.

— А вот и не знаю, сударь. Почти все забыла. Видно, очень уж мне хотелось изгладить этот случай из своей памяти. Одни обрывки остались. Помню, вошли мужики. Подняли тело, понесли. Только тогда дочь ее, Татьяна Борисовна, вскрикнула: «Маменька! Маменька!»

А так, все они стояли столбом. Все до единого. И Аркадий Борисович, и Татьяна Борисовна, и Елена Карловна, и Поленька. Стояли и смотрели.

Мурин живо представил это себе: живые над мертвым телом. Какие чувства их обуревали?

Встречный вопрос госпожи Кокориной застал его врасплох:

— Говорят, сударь, вы присматриваетесь к имению Юхновых?

— Я?

Мурин вспомнил пророчество доктора Фока: и суток не пройдет, как все в Энске будут знать о вас все.

Оно исполнялось на глазах.

Глава 8

В дом госпожи Козиной Мурин воротился затемно. Прислуга — такая же старая, как ее хозяйки, — отворила ему со свечой в руках, приняла кивер и тулуп. Шепотом сообщила, что барыни его не дождались, изволили лечь.

— Так рано? Здоровы ли они?

— Что ж рано, сударь? Темень на дворе. С птицами легли, с птицами и встанут.

— А, — перспектива встать с птицами не воодушевила. Мурин вынул ноги из валенок.

После обеда у Соколовых был чай, на чай пришли, все «совершенно случайно» и «мимо проходя», еще какие-то старухи и немолодые толстые господа, пришли дамы с барышнями. Коловратовы тоже пришли, их папильотки превратились в каскады кудрей, которые не снились парижским Incroyables et Merveilleuses. Было несколько молодых людей: гражданских крыс в сюртуках. После чаю сдвинули к стене стол и стулья, устроили танцы. Девицы Соколовы по очереди менялись за роялем. Крысы в сюртуках оказались славными малыми, показали гостю пару новых фигур, а он обучил их своим. Коловратовы отплясывали самозабвенно: аж паркет трещал. Словно доказывая власть духа над материей, раненая нога весь вечер почти не напоминала о себе. Мурин танцевал по очереди со всеми барышнями и один раз даже выскочил из валенка, но подскакал к нему на здоровой ноге через всю комнату и вдел обратно.

Теперь впечатления долгого дня навалились на него разом. Коловратовы с толстым bébé Николашей, девицы Соколовы, господин отставной коллежский асессор Соколов, госпожа Кокорина с ее клетчатым платьем и прочие, прочие, прочие носились в его мозгу бешеным хороводом под звуки расстроенного пианино. Он был совершенно вымотан светской жизнью.

— Голоден ты, сударь? Барыни распорядились поставить для тебя в буфете простоквашу с хлебом. Велишь подать?

Мурин заметил, что сама она уже была в ночном чепце, а кофта была накинута поверх ночного платья. Ему совестно стало, что из-за него она не ложилась, дожидаясь возвращения. Он заверил старушку, что сам о себе позаботится.

— Ахти ужасы какие говоришь, — оскорбилась старая горничная за честь дома. — У нас такого волтерьянства не заведено.

«Гляжу, французские веяния дошли и до нее!» — позабавился Мурин.

— А у кого-то заведено?

— Да есть некоторые молодые господа. Не буду указывать пальцем.

— Я, что ли? — засмеялся Мурин. — Хорошо. Подай. А сама ступай и ложись. Таково мое тебе повеление. Теперь твоя душенька довольна?