Таинственная невеста

— А как же. Мы сидели в столовой, когда госпожа Юхнова прибыла. Она сразу пожелала устроиться в гостиной. Очень своевольная была особа. В Энске все перед ней трепетали. Села там, будто королева, а они вокруг нее кружком.

— Дети ее?

— И дети, и невестка Елена Карловна, и Поленька, воспитанница. Двери были растворены. Я-то сама спиной сидела. Только слышу: там вроде бы бранятся. Ну-ну, думаю: Юхновы! А потом чашка разбилась. Мы все невольно обернулись. А там суета: «Маменька, что с вами?» Госпожа Кокорина тотчас поднялась. Вся белая, как собственный чепец. Бедная. Хорошенькое дельце: созвала гостей, а один из них ноги протягивает. Как-то поневоле отставишь от себя тарелку. Только, конечно, кушанье было ни при чем. Госпожа Юхнова и крошки в рот не взяла, больно горда была. Но тогда про это никто не думал. Все повскакали. С мест сорвались. Да так стоять и остались, глаза вытаращили. И моргнуть не успели, а бедная уже скончалась. Вот и весь сказ. Обсуждать нечего. А языками-то почесать охота. Вот и начали выдумывать, чего нет.

— Интересная точка зрения, сударыня.

— Самая заурядная, мой друг. Обычный здравый смысл.

— Вам ее кончина, стало быть, не показалась странной?

— Боже упаси. С чего? Старую Юхнову удар хватил. Это же ясно. Она там что-то странное, бессвязное принялась говорить. Видать, у душеньки язык стал заплетаться. При ударе это обычное дело. Но это я потом сообразила. А тогда у меня, конечно, от неожиданности все мысли вон. Кто-то верещит: «Она угорела! Окно раскройте!» А что окно? Ежели б она угорела, то мы бы там все угорели. Но это я тоже потом поняла… Удар, конечно, удар. У меня самой свекровь, царствие ей небесное, добрейшая была дама, себе на уме, конечно, но предобрейшая… Тоже ударом померла. Раз — и нет. Прекрасная смерть. Не так ли?

— Что хорошего?

— Легкая. Куда лучше, чем лежать в параличе и мучить родню. Одно худо — Егора своего она так перед кончиной и не увидела. Вот такого я себе не пожелала бы. Хотела бы все ж еще увидеть Васюту моего на этом свете…

Она отвернулась в сторону. Глаза ее наполнились влагой.

— Где-то он там шастает? — она поспешно вынула из рукава платочек. — Бог весть где… Сыт ли? Здоров? Я даже этого не знаю, — голос осекся. — Пишет мне, что все хорошо. Ведь врет же, чувствую, что врет. Какое может быть «хорошо», когда ты на войне? Только и надеюсь, что какая-то мать его увидит, как я тебя, подумает о своем сыне и приветит моего, обогреет да накормит.

Она остановила на Мурине взволнованный взгляд.

Мурину стало жаль ее, бедную наседку. Но что он мог сказать? Он вспомнил, как колонной тянулся по дороге поредевший уланский полк. Ряды одинаково ссутулившихся, забрызганных грязью всадников на одинаково измученных лошадях. Как лил дождь. Как… Если Васюта Макаров оттуда вернется, он будет держать язык за зубами. В этом Мурин был уверен. Есть такое, чего рассказать невозможно. Нельзя…

Мурин опустил глаза.

…А родня быстро поймет, что лучше не приставать с расспросами. Уже начинает понимать.

Госпожа Макарова тоже отвела взгляд:

— Заболталась я тут что-то. А уж ночь-полночь. Пойду, мой друг.

Мурин пожелал и ей спокойной ночи. Послушал, как удаляется скрип ее шагов. Тишина обложила его голову. Потом где-то зашуршала мышь. Примерилась. Осмелела. Выбежала на середину комнаты, поднялась на задние лапки, повела носом. Но Мурин ее не видал. Он сидел, оцепенев, мысли его были далеко. Постепенно становились все отрывочнее.

«…Удар, говорит госпожа Макарова. Похоже на то, как умерла ее свекровь. Ничего странного. Ничего зловещего.

…Наследником матери стал Егор. Он был ее любимцем. Тоже понятно. Жена эта взялась откуда ни возьмись, вот это, конечно, странно. Но и госпожа Козина права: от Бонапарта сплошной кавардак. Все перемешалось, перепуталось, пришло в движение, люди уезжали, бежали, прибивались кто куда… Из Москвы она приехала, эта Елена Карловна. Как многие… Но как удобно. Москва-то сгорела. Со всеми своими бумагами. И наш дом в Энске сгорел. Ничего теперь не докажешь… Как удобно. Или — как у многих? Обратил бы я внимание на Юхновых, кабы не их богатство? Да и никто б не обратил».

Мурин увидел, что опять перепутал трефовую масть с пиковой, смешал карты, мышь прыснула прочь. Он устало потер глаза, лицо. Что тут думать? Жила старуха, потом померла, сплетники чешут языками, город-то маленький. Мысли переметнулись к танцам у Соколовых. Как разрумянились девчонки от всех этих па и выкрутасов. Что он там плел Наденьке между прыжками? «Значит ли ваше имя, что есть надежда или что надежды нет?»

Он смущенно хмыкнул: «Тоже мне Ловлас». Но воспоминания о вечере были приятными. В их золотистом свечении все события дня приобрели теплый оттенок. «Маленький город. Простые люди, простые нравы. Один оригинал — Коловратов. Все как на ладони», — теперь казалось Мурину. Как в ручье с чистой водой. «Мне-то что покоя не дает?»