– Я сказала кучеру, что хочу пройтись, – начала она, нервничая не меньше, чем он.
– Симпатичная повозка, – сумел вымолвить Джим.
Она кивнула.
– Вы рот поранили, – сказала и тут же отвернулась и покраснела.
Словно специально условившись о том, они медленно пошли рядышком под деревьями.
– Вы всегда одна выезжаете? – поинтересовался он.
– Вы имеете в виду, без сопровождения? У меня раньше была гувернантка, но ее уволили. У отца сейчас не много денег. Или было не много. О, господи, я не знаю, что делать…
Она сказала это как ребенок – застенчиво, доверчиво, испуганно. Даже в ее удивительной красоте было что-то незаконченное – словно она не знала, что с ней делать; словно ее только что выбросили в этот незнакомый мир, как в море с лодки.
– Сколько вам лет?
– Семнадцать.
– Слушайте, – мягко сказал он, – мы кое-что узнали о Маккинноне.
Она остановилась и закрыла глаза.
– А
– Беллман? Да. Он за ним охотится. Давеча почти поймал – это там я потерял зуб. Не могли же вы надеяться, что все так и останется тайной! И отец ваш знает, правда?
Она кивнула. Они медленно пошли дальше.
– Что же делать? – прошептала леди Мэри. – Я чувствую себя, как в тюрьме. Как будто меня приговорили… наверное, к смерти. Спасения нет, ничего сделать нельзя. Это как ночной кошмар.
– Расскажите мне о Маккинноне.
– Мы познакомились на благотворительном концерте. Он выступал у нас в поместье, недалеко от Незербригга. Нам удалось встретиться еще раз, позже… Наверное, я влюбилась. Это было так внезапно… Мы собирались пожениться и уехать в Америку. Одна женщина, ее звали миссис Бадд, помогла все устроить, нашла юриста… Но когда настала пора уезжать, Алистер все никак не мог решиться, и оказалось, что я не могу получить свои деньги, и у нас ничего нет. Отец хотел добиться, чтобы брак признали недействительным, но оснований для этого не нашлось, так как мы… Мы провели ночь в пансионе, где он остановился. Так что брак был законным во всех отношениях. И остается до сих пор… А теперь…
Голос ее прервался, и она тихо заплакала. Джим ничего не мог с собой поделать – он обнял ее и нежно прижал к своему плечу. Ее волосы были такими мягкими, а сама она – такой легкой… Странное мгновение, почти как во сне. Не успев понять, что он делает, Джим поцеловал ее.
Ничего не случилось. Мгновение настало и прошло. Она слегка отстранилась, и вот они уже снова стоят на расстоянии друг от друга.
– Но ваш отец… – нерешительно начал Джим. – Если он знает…
– Все дело в деньгах, – сказала она. – Мистер Беллман заплатит ему много денег, когда мы поженимся. Я уверена, что он не знает, но все и так очевидно… Отец настолько в долгах, что не посмел отказаться. Он сейчас тоже ищет Алистера. Если они не найдут его…
Она снова не могла говорить – от горя. Джим попытался снова обнять ее, но она уклонилась и покачала головой.
– Если я выйду за мистер Беллмана, я стану преступницей. Двоемужие, или как там это называется… А если не выйду, папа отправится в тюрьму. И я никому не могу рассказать об этом. Если они найдут Алистера, они сделают с ним что-то ужасное, я знаю…
Они шли по аллее. Где-то пела птица. Лучи солнца у нее на лице… ясный зимний свет лишь подчеркивал нежный цвет кожи, тонкие черты лица. У Джима кружилась голова, подкашивались ноги, будто он поправлялся после тяжелой болезни. Он знал, что это мгновение долго не продлится: кучер скоро сделает круг и вернется к ним.
– Тут как у нас, в зимнем саду, – молвила она. – Как будто больше ничего нет. Я с вами, но как будто одна. Жаль, что больше нет парков развлечений, как раньше. Воксхолл или Креморн – помните? Я когда-то ходила туда тайком, смотрела на фонарики на деревьях, на фейерверки, танцы…
– О, Креморн вам бы не понравился. Он был дешевый и претенциозный, а в конце дня, к закрытию, еще и очень грязный. Но по ночам, когда не видно грязи – очень даже ничего. Вам ведь не нравится делать что-то, действовать – только наблюдать? Я прав?
– Да, – кивнула она. – Совершенно правы. Вряд ли я за всю жизнь сделала хоть что-то действительно хорошее.
Она говорила это не для того, чтобы вызвать жалость к себе, просто констатировала факт.
– Но экипаж вы остановили?
– Да. И очень этому рада. Не знаю только, что скажет кучер. Наверное, доложит отцу. Да, точно доложит. Я скажу, что просто захотела прогуляться.
Они прошли еще немного.
– Зато
– На самом деле никакой я не фотограф. Я… пьесы пишу.
– Правда?
– Все время. Только еще никто ни одну не поставил.
– Вы собираетесь разбогатеть?
– Другого выхода у меня нет.
– И стать знаменитым? Как Шекспир?
– Ну, разумеется!
– А о чем ваши пьесы?
– Как у Шекспира – об убийствах.
Правда не о настоящих убийствах, подумал он. Джим еще ни разу не писал про настоящего человека, и чтобы его по-настоящему убили, и про тот тошнотворный ужас, который испытываешь, когда это происходит на самом деле. Это было бы слишком ужасно. Хуже даже чем вампиры… о, гораздо хуже.
Они прошли еще чуть-чуть. Никогда еще он не испытывал такого счастья… и такой печали.