Таинственный мистер Кин

– У нее не выдержало сердце, – коснувшись холодного, окаменевшего плеча, тихо произнес мистер Саттерсвейт. – Что ж, так для нее, наверное, даже лучше.

VIII Лицо прекрасной Елены

1

Мистер Саттерсвейт слушал оперу. В просторной ложе первого яруса он сидел один. Снаружи была прикреплена карточка с его фамилией. Ценитель прекрасного, мистер Саттерсвейт особенно любил хорошую музыку и в начале каждого сезона, резервируя ложу на вторники и пятницы, покупал годовой абонемент в «Ковент-Гарден».

Это был тот редкий случай, когда в своей ложе он находился один. Как человеку общительному, ему больше нравилось, когда рядом сидел кто-нибудь из представителей высшего света, к которому сам относился, или какой-нибудь известный художник или артист. Сегодня же он был вынужден слушать оперу в одиночестве. И причиной тому была его знакомая графиня, вернее, то, что она была не только очень красивой женщиной, но и заботливой матерью. Дело в том, что ее дети заболели такой привычной для их возраста болезнью, как свинка. Графине пришлось остаться дома и наравне с многочисленной прислугой в жестко накрахмаленных передниках исполнять роль сиделки. Ее супруг, от которого она имела не только вышеупомянутых детей, но и титул, воспользовался ситуацией и улизнул из дому! Но в театр вместе с мистером Саттерсвейтом не пошел – музыка этому ничтожеству ничего, кроме жуткой тоски, не навевала.

Вот почему мистер Саттерсвейт оказался в своей ложе один.

В тот вечер в «Ковент-Гарден» давали «Сельскую честь» и «Паяцы». Первая опера ему не нравилась, и он появился в театре, когда Сантуция уже билась в предсмертной агонии. Когда опустился занавес, мистер Саттерсвейт успел-таки оглядеть зал, прежде чем зрители повскакивали с мест и кинулись в буфет за чашкой кофе или стаканом лимонада. Поднеся к глазам бинокль, он обвел взглядом ряды партера и, выбрав себе «жертву», решительно направился к ней. Однако, выйдя из ложи, Саттерсвейт натолкнулся на высокого брюнета, встречи с которым всегда доставляли ему истинное удовольствие.

– Мистер Кин! – радостно воскликнул мистер Саттерсвейт и, словно боясь, что тот исчезнет, схватил приятеля за руку. – «Паяцы» вы будете слушать в моей ложе. Вы же пришли один?

– Да. Но у меня в партере совсем неплохое место, – улыбаясь, ответил мистер Кин.

– Значит, решено. Вы сидите вместе со мной, – облегченно вздохнув, произнес мистер Саттерсвейт. Он выглядел комично, но, к счастью, их разговора никто из зрителей не слышал.

– Вы так любезны.

– Что вы! Для меня находиться рядом с вами – огромное удовольствие. А я и не знал, что вы любите оперу.

– Сегодня мне особенно хотелось послушать «Паяцы».

– Ну да, конечно, – понимающе кивнув, произнес мистер Саттерсвейт. – Поэтому вы и пришли в театр.

После первого звонка они зашли в ложу и, перегнувшись через барьер, стали рассматривать публику в зале.

– Вы только посмотрите, какая красивая головка! – тихо воскликнул мистер Саттерсвейт и указал биноклем на сидевшую в партере девушку.

Сверху им была видна ее изящная белая шея и золотистые волосы под маленькой шляпкой.

– Настоящая греческая головка! Головка женщины Древней Греции, – восторженно прошептал мистер Саттерсвейт и, вздохнув, добавил: – Удивительно, но факт: женщин с красиво уложенными волосами стало чудовищно мало. Большинство почему-то предпочитают короткие стрижки.

– Вы очень наблюдательны! – заметил мистер Кин.

– Верно. Я могу приметить то, на что другие вообще внимания не обращают. Вот и эту головку я сразу заметил. Очень хотелось бы взглянуть на ее лицо. Только, боюсь, оно не соответствует прическе. Красивое лицо и красивая прическа – вещи почти несовместимые. Бывает, конечно, и наоборот, но очень редко. Одна на тысячу, не больше.

Свет в зале стал постепенно меркнуть и наконец погас совсем. Дирижер постучал по пюпитру палочкой, взмахнул руками, и опера «Паяцы» началась. В этот вечер должен был петь молодой тенор, которому пророчили славу великого певца. В прессе его называли не иначе как «вторым Карузо». Только с национальностью артиста была полная неясность. За кого только его не принимали репортеры! И за югослава, и за чеха, и за албанца, и за венгра, и за болгарина. В сопровождении симфонического оркестра этот певец уже выступал в Альберт-Холле и произвел настоящий фурор. Программа заграничного тенора состояла из народных песен его страны. В них было много непривычных для английского уха странных созвучий и переливов, которые все музыкальные критики Великобритании называли просто очаровательными. Профессиональные же музыканты воздерживались от высказываний, считая, видимо, что для начала неплохо бы к ним привыкнуть. Поэтому неудивительно, что все были более чем довольны, когда узнали, что в тот вечер Йошбим, восходящая оперная звезда, будет петь настоящее итальянское бельканто.

Как только закончился первый акт и упал занавес, зал взорвался бурными аплодисментами. Зная, что его сосед по ложе ждет мнения об исполнительском мастерстве певца, мистер Саттерсвейт оторвал взгляд от сцены и посмотрел на мистера Кина.