Таинственный остров

Нередко можно было видеть, как он выбрасывал из дыхала на довольно большую высоту струю пара или воды (как это ни странно, натуралисты и китоловы еще никак не могут сговориться по этому поводу). Воздух вылетает из дыхала или вода? Обыкновенно полагают, что это струя пара, быстро сгущающегося при соприкосновении с холодным воздухом и затем падающего в виде мелких дождевых капель.

Присутствие кита сильно занимало колонистов. Пенкроф был особенно раздражен и рассеянно продолжал свои работы на верфи. Наконец кончилось тем, что он стал просто тосковать и даже немножко капризничать, как ребенок, которому показывают и не дают игрушку. Ночью он даже бредил китом.

— Эх, кабы моя лодка могла держаться на море! — вздыхал он.

— Что ж тогда? — спрашивал Герберт. — Неужто ты бы решился атаковать его на лодке?

— Отчего же нет?

— Да помилуй, ведь это безумие!

— Уж не учи! Уж не учи!

— Какой ты стал сердитый, Пенкроф!

— Нет, голубчик, я не сердитый, — отвечал, сконфузившись, достойный моряк, — а мне, видишь, обидно, что такое чудище плавает, словно дразнит, а подойти к нему нельзя!

Но то, чего колонисты не могли сами сделать, устроилось совершенно случайно. 3 мая Наб, стороживший у кухонного окна, криками возвестил, что кит сел на мель близ берега.

Все пустились бежать к месту «крушения» кита. Колонисты, с кирками и железными рогатинами в руках, перебежали через мост, спустились на правый берег реки, повернули ко взморью и менее чем за двадцать минут очутились около кита, над которым уже кружили целые стаи птиц.

— Ай какое чудище! — воскликнул Наб.

— Вот он! Вот он! — говорил Пенкроф, не спуская глаз с «чудища».

— Какой гигант! — сказал Герберт. — Это замечательный образчик южного кита. Он имеет в длину футов восемьдесят и должен весить по крайней мере полтораста тысяч фунтов!

Между тем чудовище, севшее на мель, не двигалось и, по-видимому, вовсе не желало погрузиться в волны до наступления отлива.

Колонисты поняли причину такой неподвижности, когда во время отлива обошли вокруг кита.

Кит лежал мертвый; из его левого бока торчал гарпун.

— Что это, в наших краях завелись китоловы? — сказал Спилетт.

— Почему так полагаете? — спросил Пенкроф.

— Потому что вижу гарпун…

— Э, господин Спилетт, это еще ровно ничего не доказывает. Бывали случаи, что киты уплывали за целые тысячи миль с гарпуном в боку. То же могло случиться и с этим: его хватили гарпуном на севере Атлантического океана, а умирать он отправился на юг Тихого океана, — тут нет ничего удивительного.

— Однако ж… — сказал Спилетт, не удовлетворившийся уверениями Пенкрофа.

— Это вещь вполне возможная, — ответил Смит, — но осмотрим гарпун. Быть может, китоловы, по принятому обычаю, вырезали на нем название своего судна.

Действительно, Пенкроф, вытащив гарпун, прочел следующую надпись:

Maria Stella,

Vineyard[35].

— Корабль из Вайнъярда! С моей родины! — воскликнул он. — «Maria Stella»! Это прекраснейший китобой! И я его отлично знаю! Ах! Друзья мои, корабль из Вайнъярда!

И Пенкроф, размахивая в волнении гарпуном, раз десять повторил дорогое имя родного края.

— Это самка! — сказал Герберт, рассматривавший лежавшего на песке кита. — О, сколько у нее молока!

— Молоко-то совсем как коровье! — заметил Наб.

— По мнению натуралиста Диффенбаха, китовое молоко ничуть не хуже, — отвечал Герберт, — и действительно, оно ни по вкусу, ни по цвету, ни по густоте не отличается от обыкновенного коровьего молока.

Пенкроф когда-то служил на китобойном судне и мог последовательно провести операцию по разделке кита — операцию довольно неприятную, которая должна была длиться три дня, но которая не устрашила никого из колонистов, даже Спилетта.

— А господин Спилетт отлично справляется, — говорил моряк. — Ишь как работает! Никто не поверит, что журналист!

Китовый жир, распластанный на параллельные ломти в три с половиной фута толщиной, затем изрезанный в куски, весившие около тысячи фунтов каждый, был растоплен в больших глиняных сосудах, принесенных на самое место разделки кита, так как колонисты хотели совершить всю эту операцию подальше, чтобы не заражать воздуха Гранитного дворца. Во время перетапливания жир потерял около трети своего веса. Но его все-таки осталось еще очень много; один язык дал шесть тысяч фунтов жира, а нижняя губа — четыре тысячи. Затем, кроме жира, который должен был надолго обеспечить запасы стеарина и глицерина, колонисты получили китовый ус, и хотя в Гранитном дворце никто не нуждался ни в зонтах от дождя, ни в корсетах, тем не менее обитатели колонии всегда могли найти этому усу подходящее применение. Нижняя часть громадной пасти кита была снабжена с каждой стороны восьмьюстами эластичными роговыми пластинками волокнистого строения, разделяющимися по краям наподобие двух больших гребней, зубья которых, длиной в шесть футов, служат киту для задерживания микроскопических животных, мелкой рыбы и моллюсков, составляющих пищу морского исполина.

Когда разделка кита была окончена, Смит взял около дюжины кусков китового уса, разрезал каждый на шесть равных частей и заострил концы.