— Никогда мы не оставим нашей колонии! — говорил Спилетт. — Мы столько положили труда на ее устройство, и нам так отлично все удалось… Когда у нас будет правильное сообщение с Америкой, то ничего не останется и желать.
Пенкроф и Наб особенно горячо выражали свою решимость окончить дни на острове Линкольна.
— Герберт, — говорил моряк, — ты ведь никогда не покинешь нашего острова?
— Никогда, Пенкроф — отвечал Герберт. — Особенно если ты решишься тут остаться.
— Я уж это давным-давно решил, дружок, — отвечал Пенкроф. — Ты поедешь в Америку, погуляешь там, а я тебя буду тут ждать. Ты там женишься и привезешь ко мне жену и детишек. И уж будь покоен — я из твоих мальчуганов таких молодцев сделаю, только держись!
— Хорошо, хорошо, Пенкроф, — отвечал, смеясь и краснея, Герберт.
— А вы, господин Смит, так уж на веки вечные и останетесь губернатором острова, — продолжал размечтавшийся моряк. — Я другого не желаю и на другого не согласен. А сколько на острове может поместиться жителей, как вы полагаете? Тысяч десять душ? Да что десять тысяч — больше!
Спилетт улыбался, слушая моряка, но увлекался не менее его и кончал тем, что выражал ласкаемую им надежду основать линкольнскую газету — «Нью-Линкольн геральд».
Так уж создан человек: у него всегда есть потребность создать что-нибудь если не вечное, то долговечное — что-нибудь такое, что его переживет.
В конце концов, кто знает, быть может, Топ и Юп тоже тешились какими-нибудь мечтами!
Айртон никому не высказывал ни своих надежд, ни своих опасений, ни планов; у него была одна мечта — увидать лорда Гленарвана и доказать всем, что он, Айртон, действительно нравственно переродился.
15 октября вечером беседа колонистов затянулась дольше обычного. Усталость после дневных работ, однако, брала свое, и частые зевки показывали, что пора на покой.
— Уж девять часов, — сказал Пенкроф, — время на боковую!
Он уже направился к своей постели, как вдруг зазвенел электрический звонок, помещавшийся в большом зале Гранитного дворца.
Все колонисты — Смит, Герберт, Спилетт, Наб, Айртон, Пенкроф — находились в зале… На скотном дворе, значит, никого из них не было. Кто же мог звонить?..
Смит встал со своего места. Все переглянулись и начали прислушиваться.
— Что это значит? — воскликнул Наб. — Черт, что ли, звонит?
Никто ему не ответил.
— Теперь бурная погода, — заметил Герберт. — Быть может, действие электричества так…
Герберт не окончил фразы. Инженер, на которого были обращены глаза всех товарищей, покачал отрицательно головой.
— Подождем, — сказал Спилетт. — Если действительно кто-нибудь желает послать нам депешу, то звонок повторится.
— Да кто же может нам послать депешу? — воскликнул Наб. — Кто?
— А
Новый звонок прервал фразу моряка. Смит подошел к столику и послал следующий запрос:
«Что вам угодно?»
Несколько минут спустя он получил ответ:
«Спешите, не теряя ни минуты, на скотный двор».
— Наконец-то! — воскликнул Смит.
Да, наконец-то тайна обещала раскрыться!
И усталость, и сон как рукой сняло. Колонисты безмолвно и быстро собрались. Дома оставили лишь Топа и Юпа.
Ночь была очень темная. Лунный серп исчез вместе с солнцем. Тяжелые грозовые тучи так заволокли небо, что не видно было ни единой звездочки. Только время от времени на горизонте сверкала молния.
Гроза приближалась и через несколько часов непременно должна была разразиться над островом.
Но никакая темнота, никакая гроза не могли остановить людей, привыкших во всякое время пробираться по дороге к скотному двору.
Они были очень взволнованы и шли скорым шагом. Они не сомневались, что наступил час объяснения загадки, что они наконец узнают имя таинственного существа, их великодушного и могущественного доброжелателя.
В лесу было так темно, что колонисты даже не могли различать дороги, и так тихо, что раздавался каждый шаг. Звери и птицы, чуя близкую грозу, притаились. Ни малейший ветерок не шевелил листву.
Они шли уже с четверть часа, когда Пенкроф прервал молчание:
— Нам бы следовало захватить с собой фонарь!
Инженер ему ответил:
— Мы найдем фонарь на скотном дворе.
Молния сверкала все чаще; временами горизонт вдруг озарялся ослепительным светом. Вдали слышались громовые раскаты. В воздухе стало душно.
Колонисты стремились вперед, увлекаемые какой-то невиданной силой.
В четверть десятого яркая молния озарила ограду скотного двора. Едва они успели войти в ворота, как раздались оглушительные громовые удары.
Смит первый приблизился к двери домика.
Может быть, неизвестный здесь… Его телеграмма послана, несомненно, отсюда. Однако в окошке не было света.
Инженер постучал в дверь.
Никакого ответа.
Смит, обождав минуту, отворил дверь и вошел; за ним вошли остальные колонисты.
Комната была темна.
Наб вынул кремень и огниво и высек огонь. Через несколько секунд колонисты зажгли фонарь и обошли комнату, освещая каждый уголок.
В комнате никого не было. Все стояло на месте. Комната была в том виде, в каком ее оставили колонисты.