Таинственный остров

И моряк, схватив в руки ружье, быстро прицелился и выстрелил. Все обезьяны исчезли, кроме одной, смертельно раненной, которая свалилась на берег.

Обезьяна была огромного роста и принадлежала к числу человекообразных, то есть орангутанга, гориллы или гиббона, названных так по сходству с представителями человеческой расы. Герберт объявил, что это орангутанг.

— Экое прекрасное животное! — воскликнул Наб.

— Прекрасное, слов нет, — ответил Пенкроф, — но я все-таки еще не возьму в толк, каким образом мы войдем в Гранитный дворец?

— Герберт отличный стрелок, — сказал Спилетт, — стрел у него достаточно. Пусть он опять…

— Ладно! Эти обезьяны прехитрые твари! — сказал Пенкроф. — Они теперь не высунут носа, и нам нельзя будет их перебить. Как я только подумаю, каких штук они настроят в комнатах, в кладовых…

— Терпение, друзья, — сказал Смит. — Они не могут долго выдержать нашей осады. Успокойтесь!

— Я только тогда успокоюсь, когда они все будут лежать на земле, — ответил Пенкроф. — Как вы полагаете, господин Смит, сколько там дюжин этих кривляк?

Трудно было ответить на вопрос Пенкрофа.

Прошло два часа, а обезьяны не показывались; только раза два или три морда или лапа просовывалась в дверь или в окно, что тотчас же вызывало ружейные выстрелы.

— Спрячемся, — сказал Смит. — Быть может, они подумают, что мы ушли, и снова покажутся. Спилетт и Герберт укроются за утесами и будут стрелять, чуть только кто-нибудь выглянет из окон.

Спилетт и Герберт, лучшие стрелки колонии, так укрылись за утесами, что обезьяны не могли их видеть. Наб, Пенкроф и Смит направились в лес поискать какой-нибудь дичи. Давно наступил час обеда, а провизии не осталось ни единой крошки.

Через полчаса охотники вернулись с несколькими скалистыми голубями, которых кое-как зажарили. Ни одна обезьяна не показывалась из Гранитного дворца. Спилетт и Герберт присоединились к завтракавшим, а Топа оставили настороже под окнами. Утолив несколько голод, стрелки снова отправились на прежнее место за утесами.

Прошло еще два часа, а положение дел нисколько не изменилось. Четверорукие не подавали ни малейшего знака о своем существовании, и можно было подумать, что они куда-то исчезли. Но вероятнее всего, эти твари, пораженные смертью одного из своих товарищей и испуганные беспрестанным громом оружия, смирно сидели в комнатах или даже в кладовой… Стоило только подумать о богатствах, заключавшихся в этой кладовой, чтобы терпение, к которому благоразумно призывал Смит, перешло в жестокий гнев, — и, говоря по правде, было отчего гневаться.

— Это несносно, — сказал Спилетт, — мы никогда не дождемся конца этой комедии!

— Надо же, однако, выгнать оттуда этих негодяев! — крикнул Пенкроф. — Как бы к ним пробраться?

— Пожалуй, есть один способ, — ответил Смит, которому, видимо, пришла какая-то новая мысль.

— Один? — спросил Пенкроф. — Ну что ж, значит, хороший, коли нет никаких других.

— Спуститься в Гранитный дворец по старому стоку озера, — ответил Смит.

— Тысяча тысяч чертей! — воскликнул моряк. — Как мне не пришло это на ум!

Действительно, инженер предлагал единственный способ пробраться в Гранитный дворец. Правда, отверстие стока было заделано прочной каменной кладкой, которой необходимо было пожертвовать.

Было уже за полдень, когда колонисты, вооружившись кирками, ломами и заступами, лежавшими в «Трубах», и приказав Топу оставаться на своем посту, прошли под окнами Гранитного дворца и начали подниматься на левый берег реки Милосердия с целью достигнуть плато Дальнего Вида.

Не успели они сделать и пятидесяти шагов, как услышали свирепый лай Топа. Лай походил на отчаянный призыв.

Колонисты остановились.

— Бежим! — сказал Пенкроф.

И все кинулись на берег.

Подбежав к повороту реки, они увидели, что обстоятельства изменились.

Обезьян, очевидно, что-то напугало, и они в безумном страхе бросились бежать. Две или три с ловкостью клоунов кидались во все стороны и перескакивали с одного окна на другое. Они не озаботились даже спустить на место лестницу и в тревоге, вероятно, забыли об этом способе сообщения между Гранитным дворцом и берегом. Вскоре пять или шесть обезьян выскочили из дверей, и колонисты выстрелили по ним. Одни, раненые или убитые, попадали в комнаты, испуская пронзительные крики, другие хотели бежать, падали и разбивались насмерть, и несколько минут спустя можно было предположить, что ни одного живого четверорукого не осталось в Гранитном дворце.

— Ура! — закричал Пенкроф. — Ура! Ура!

— Ну, кричать «ура» еще рано! — сказал Спилетт.

— Это почему? Они все убиты!

— Во-первых, уже потому, что мы все-таки еще не можем войти во дворец.

— Пойдем к старому стоку, — сказал моряк.

— Разумеется, — ответил Смит. — Однако лучше было бы…

В эту самую минуту, как бы в ответ на замечание Смита, колонисты увидели, что лестница скользнула по дверному порогу, развернулась и упала вниз к их ногам.

— Фу ты пропасть! Ну уж это что-то совсем чудно́!.. — воскликнул Пенкроф, глядя на Смита.

— Да, чудно́! — проговорил инженер и первый бросился к лестнице.

— Осторожнее! — закричал Пенкроф. — Там, может, еще остались…