Колонисты выбрали деревья, принялись их рубить, обчищать ветви, обтесывать в брусья и распиливать на доски. Мост предполагалось построить так, чтобы часть, соединявшаяся с левым берегом, была подвижная и чтобы ее во всякое время можно было поднимать с помощью противовеса, наподобие мостов через речные шлюзы.
Понятно, что эта постройка требовала серьезной работы, и, как успешно ни вели ее усердные колонисты, все-таки на выполнение потребовалось немало времени, потому что река имела около восьмидесяти футов в ширину. В дно ручья пришлось вбивать сваи и соорудить копер для вколачивания этих свай, которые должны были образовать две арки.
К счастью, не было недостатка ни в инструментах для обработки дерева, ни в железе для его оковки, ни в изобретательности человека, управлявшего всеми этими работами, ни, наконец, в усердии его товарищей, которые в течение семи месяцев поневоле набили руку во всевозможных ремеслах.
Спилетт был тоже не из последних плотников и в ловкости мог поспорить с самим Пенкрофом, который «никак не ожидал этого от простого журналиста».
Постройка продолжалась три недели безостановочно. Обедали на месте работ, и так как погода была великолепная, то в Гранитный дворец возвращались только к ужину.
За это время можно было убедиться, что дядюшка Юп начинает свыкаться с окружающей обстановкой и с новыми хозяевами и что он ко всему присматривается с чрезвычайным любопытством. Тем не менее Пенкроф еще не давал ему полной свободы, благоразумно поджидая, пока, по принятому проекту, плато не будет со всех сторон окружено водой. Топ и Юп подружились и охотно вместе играли, но Юп всегда и во всем отличался сдержанностью и даже в играх не утрачивал своей важности.
20 ноября мост был окончен. Подвижная часть его, уравновешенная противовесом, свободно ходила на шарнирах, и самого незначительного усилия было достаточно, чтобы ее поднять. Тогда оставался промежуток футов в двадцать, и такая ширина была вполне достаточна, чтобы животные не могли проходить, когда мост поднят.
Первая пашня, засеянная единственным зерном ржи, благодаря уходу Пенкрофа находилась в цвету. Посаженное зерно дало, как и предсказывал Смит, десять колосьев, из коих в каждом было по восемьдесят зерен.
Эти восемьсот зерен, за исключением пятидесяти, которые были сохранены на всякий случай, надо было посеять на новом поле и с такой же заботливостью, как первое зерно.
Поле было расчищено и вскопано, затем окружено прочной изгородью из высоких и острых кольев, которую не могли преодолеть обитатели леса. Что касается птиц, то вертушек, пронзительных трещоток и страшных чучел, созданных фантазией Пенкрофа, было совершенно достаточно, чтобы отгонять от посева самых дерзких пернатых. Затем семьсот пятьдесят зерен были рассажены по правильно проведенным бороздам, и природа должна была довершить остальное.
21 ноября Смит приступил к рытью рва, который должен был замкнуть плато с запада. Сверху, фута на два или три, шла земля, а ниже находился гранит. Пришлось снова добывать нитроглицерин, который и в этом случае был применен с большой пользой. Meнее чем за пятнадцать дней в каменистой почве плато был окончен ров, имевший двенадцать футов в ширину и шесть в глубину.
Таким же способом был вырыт новый отводный канал от скалистой окраины озера, и воды устремились в это новое ложе, образуя небольшой ручей, который назвали Глицериновым ручьем. Он сделался притоком реки Милосердия.
Чтобы завершить ограду со всех сторон, русло берегового ручья значительно расширили, а чтобы не обсыпался песок, поставили двойную изгородь.
В первой половине декабря все эти работы были совсем окончены, и плато Дальнего Вида, представлявшее собой неправильный пятиугольник около четырех миль в окружности, было опоясано водой и совершенно защищено от нападения.
Декабрь выдался нестерпимо жарким. Однако колонисты не хотели откладывать работы. Так как теперь необходимее всего было обустроить птичий двор, то они и занялись этим.
Само собой разумеется, что, лишь только плато Дальнего Вида было заперто со всех сторон, Юпу предоставили полнейшую свободу. Он уже не оставлял своих хозяев и не обнаруживал никакого желания убежать. Это было смирное, весьма сильное и удивительно ловкое животное. Когда нужно было взобраться по лестнице Гранитного дворца, никто не мог с ним соперничать. Его приучали к некоторым работам: он таскал бревна и перевозил камни при очистке Глицеринового ручья.
— Это пока еще не каменщик, но уже «обезьяна»! — говорил шутливо Герберт, намекая на прозвище «обезьяна», которое каменщики дают своим ученикам. — И если когда-либо имя обезьяне давалось справедливо, так это в данном случае!
Птичий двор занимал на юго-восточном берегу озера площадь в двести квадратных ярдов. Его обнесли изгородью и устроили в нем помещения для вольных летунов, которых колонисты намеревались приручить. Помещения эти представляли собой шалашики из веток, разбитые на особые отделения. В скором времени птичник был совершенно готов.